непосредственно в ведении Главлуны, а не отданы на произвол частных владельцев. Предвидится, что к концу планируемого пятилетнего периода эта новая система позволит полностью пересмотреть квоты зернопоставок. В течение этого срока «привлекаемой клиентуре» будет разрешено продолжать частное зернопроизводство. Но таковое будет со временем поглощено новой системой как менее эффективное и более не вызванное необходимостью.

Тут председательствующий от бумажки отклеился.

– Короче говоря, лунные трудколонии намечено цивилизовать и включить в управляемое соответствие всей остальной цивилизации. Нам выпала неблагодарная задача, но в большей степени как гражданин, а не как руководитель данного комитета я чувствую обязанность поблагодарить вас за привлечение нашего внимания к столь вопиющей ситуации, требующей немедленного вмешательства.

Уши бы ему отжечь! «Привлекаемая клиентура»! Вон оно как изящно теперь рабов называют! Но проф спокойненько сказал:

– В высшей степени интересный план, как нахожу. Не дозволите ли задать несколько вопросов? В порядке ознакомления?

– В порядке ознакомления – извольте.

Североамериканец весь подался вперед.

– Но имейте в виду: никаких хамских выпадов от пещерных людей мы здесь выслушивать не собираемся. Так что следите за собой. А то вы даже эту простую вещь до сих пор себе не уяснили.

– К порядку! – сказал председательствующий. – Продолжайте, профессор.

– Мне представляется несколько неясным термин «Привлекаемая клиентура». Учтено ли при этом, что большинство населения крупнейшего естественного спутника Земли является не заключенными, отбывающими срок, а свободными индивидуумами?

– Разумеется, – небрежно согласился председательствующий, – Проработаны все юридические аспекты новой политики. За малыми исключениями примерно девяносто один процент колонистов либо прямо, либо косвенно располагает гражданством тех или иных государств – членов Федеративных Наций. Те из них, кто пожелает вернуться к себе на родину, вправе сделать это. Довожу до вашего сведения, что Главлуна рассматривает план, в соответствии с которым обязательства по реэтапированию будут осуществлены… Вероятно, под надзором Красного Креста и Красного Полумесяца. Мог бы добавить, что всем сердце, поддерживаю этот план. Чтобы раз и навсегда покончить с разговорами о «рабском труде».

И заулыбился, будто так и надо.

– Понял, – сказал проф. – В высшей степени гуманно. Исходил ли при этом комитет, – или Главлуна, – из того факта, что большинство, а я бы сказал: «практически всё», население Луны физически неспособно жить на вашей планете? Что за время своей принудительной и длительной ссылки оно подверглось необратимым физиологическим изменениям и до конца жизни не сможет пребывать в комфорте и добром здравии в гравитационном поле, шестикратно более сильном, чем то, к которому применились их организмы?

Вонючка губы поджал, будто ему впервые в голову пришло.

– Опять же, если говорить лично обо мне, я не располагаю данными, безусловно подтверждающими правоту ваших слов. У одних это так, у других – иначе. Люди разные бывают. Например, ваше присутствие здесь доказывает, что возвращение на Землю для жителя Луны не связано со смертельным риском. В любом случае у нас нет намерения возвращать кого бы то ни было принудительно. Мы надеемся, что многие предпочтут остаться. Мы надеемся поощрить многих к эмиграции на «the Moon». Но это дело индивидуального выбора в пределах свобод, гарантируемых Великой Хартией. А что касается упомянутых физиологических изменений – это не оговорено законом. Если кто-то благоволит считаться с этим или во имя своего блага предпочтет «the Moon» в качестве места проживания, – это его личное дело.

– Понял, сэр. Мы свободны. Свободны либо оставаться на Луне и трудиться по нормам и ставкам, которые установите вы, либо вернуться на Землю, чтобы здесь умереть.

Председательствующий пожал плечами.

– По-вашему, так мы душегубы. Ничего подобного. Да будь я молод, я сам выехал бы на «the Moon»! Величайшие возможности! Вы просто искажаете факты, но это меня не волнует. История оправдает нас.

Я надивиться не мог на профа: он не боролся. Тревожно сделалось: столько недель напряжения и вдобавок дурная ночь. А он всего-навсего сказал:

– Высокочтимый господин председательствующий, я полагаю, вскоре будет возобновлена отправка на Луну. Нельзя ли устроить моего коллегу и меня на первый же корабль, который туда отправится? Ибо приходится признать, сэр, что гравитационное недомогание, о котором идет речь, в наших случаях – сугубая реальность. Наша миссия окончена, мы нуждаемся в возвращении домой.

(И ни слова насчет барж с зерном. И насчет зафитилить булыганами тоже ни слова. И насчет ни к чему бить корову. На слух, проф был просто уставши.)

Председательствующий подался вперед и сказал со злобной радостью:

– Профессор, тут есть ряд трудностей. Говоря без обиняков, вам, очевидно, будет предъявлено обвинение в действиях против Великой Хартии, а также против человечества в целом. Обвинительный акт находится в процессе рассмотрения. Однако сомневаюсь, что к человеку в вашем возрасте и при вашем состоянии здоровья будет применена более строгая мера пресечения, чем условное наказание. Неужели вы полагаете разумным с нашей стороны дать вам возможность вернуться туда, где вы совершили указанные действия и способны продолжить ваши бесчинства?

Проф вздохнул.

– Ваша точка зрения мне понятна. Могу ли рассчитывать на извинительное отношение присутствующих? Я крайне утомлен.

– Разумеется. Вы задержаны в распоряжении настоящего комитета. Дальнейшие слушания отложены. Полковник Дэвис!

– Сэр?

Я как раз разворачивал коляску, чтобы выкатить профа, поскольку нашу обслугу в зал не допустили.

– Позвольте на одно слово. У меня в кабинете.

– Хммм, – глянул я на профа, а у него глаза закрыты, и гид, как без сознания. Но пальцем мне тычет, в сторону этого типа тычет. – Высокочтимый господин председательствующий, я больше нянька, чем дипломат. Мне поручено присматривать за ним. Он старик, он больной.

– Персонал о нем позаботится.

– Тогда… – пристроился к профу поплотнее, как мог на своей коляске, нагнулся к нему. – Проф, насчет вас порядок?

А он одними губами шепчет:

– Разведай, чего он хочет. И не ершись. Но потяни резину.

Раз-два, и мы с председательствующим остались нос к носу, двери звуконепроницаемые, но это ничего, не значит: в самой комнате дюжина ушей, и еще одно – в моей левой руке.

– Рюмочку? – говорит. – Или кофе?

– Нет, благодарю вас, сэр, – отвечаю. – Здесь вынужден воздерживаться.

– Предположим. Вам действительно никак без этой коляски? Вид-то у вас здоровый.

– Мог бы, если придется, встать и пройтись по комнате, – отвечаю. – Мог бы при том заслабнуть. Или даже хуже. Предпочитаю не рисковать. Шестикратный вес против моей нормы. Сердечко не приучить к такому.

– Предположим. Полковник, я слышал, у вас была нелепая неприятность в Северной Америке. Весьма сочувствую, причем от души. Некультурное место. Терпеть не могу заглядывать в те края, когда приходится. Полагаю, вы теряетесь в догадках, зачем вы мне понадобились.

– Нет, сэр. Думаю, вы сами скажете, когда сочтете нужным. Теряюсь в догадках, почему вы называете меня «полковником».

Он хохотнул, как залаял.

– Предположим, по привычке. Всю жизнь приходилось блюсти протокол. Но, впрочем, это звание в