Мы целую ночь бились над этим в номере «Дрянда», попутно принимая решения по сотне вопросов, возникших у людей, которые хотели знать, что теперь делать, причем «Адам» попутно другими голосами диктовал решения по другим вопросам, которые не требовали обсуждения, составлял фальшивые выпуски новостей для Эрзли, держал в изоляции комплекс и тэ пэ (ни малейшего сомнения быть не может: без Майка мы не смогли бы ни овладеть Луной, ни удержать ее).

На мое понятие, «Адамом» должен был сделаться проф. Он у нас всегда был за прогнозиста и теоретика, и все его знали: кое-кто из камрадов на ключевых постах как «камрада Билла», а все остальные как известного и уважаемого профессора Бернардо де ла Мира. Гад буду, он выучил половину ведущих граждан в Луна-сити, многих по другим поселениям, любая важная птица на Луне его знала.

– Нет, – сказал проф.

– Почему «нет»? – спросила Ваечка. – Проф, мы назначаем вас. Майк, скажи ему.

– Высказывания потом, – сказал Майк. – Хочу услышать аргументы профа.

– Майк, это твои аргументы, а не мои, ты их сам выдвигал, – ответил проф. – Ваечка, камрад дражайший, я не отказался бы, будь такая возможность. Но ведь не существует же способа подогнать мой голос к голосу Адама, а любой камрад знает Адама именно по голосу. Именно с этой целью Майк сделал его таким запоминающимся.

Посудили-порядили, нельзя ли всё-таки выдать профа за «Адама», если показывать только по видео с тем, чтобы Майк преобразовал его речь ближе к известной виброграмме Адама.

Отклонили. Слишком много народу знало профа и слышало, как он говорит. Его голос и манера говорить несовместимы с Адамовыми. Обсудили относительно меня: у меня баритон, и у Майка баритон, и не так уж много народу помнило, как звучит мой голос по телефону, а по видео я вообще ни разу не выступал.

Я взвыл. Народ и так-то явно удивится, когда обнаружится, что я один из порученцев нашего председателя. А в то, что я человек номер один, ни одна душа не поверит. И сказал:

– Давайте скомбинируем. Адам всё это время был засекречен. Пусть и дальше будет засекречен. Пусть выступает по видео в маске. Проф, одолжите ему фигуру, а ты, Майк, – голос.

Проф замотал головой.

– Выставить вождя, который ходит в маске, – убей, не придумаешь лучшего способа подорвать доверие к нам в самый критический момент. Нет, Манни.

Поговорили насчет найти актера на эту роль. Профессионалов на Луне не было, но были талантливые ребята у «Актеров-любителей» и в «Новой студии Большого театра».

– Нет, – сказал проф. – Иди, сыщи актера, который в этих обстоятельствах не вздумал бы стать Наполеоном, и кроме того у нас нет времени. Адам должен выступить, по делу, не позже завтрашнего утра.

– Тогда ответ напрашивается сам собой, – сказал я. – Пусть в этой роли выступает Майк. Но не по видео, а только по радио. Мол, приносим извинения, но Адама видеть нельзя, и точка.

– Вынужден согласиться, – сказал проф.

– Ман, старейший мой друг, – сказал Майк. – Почему ты думаешь, что меня видеть нельзя?

– Ты что, плохо слушал? – говорю. – Майк, по видео надо показать лицо и внешний вид. Внешний вид у тебя есть – параллелепипед на несколько тонн металла. А лица нет, с чем и поздравляю, поскольку бриться тебе не надо.

– Но что мешает мне иметь лицо понарошку, Ман? Голос, который ты слышишь, у меня понарошку, никаких звуков я в действительности не издаю, когда вы меня слышите. Таким же способом я могу и лицо себе завести.

Меня как обухом по черепу! Молчу, уставился на видеоэкран, его там поставили уже после того, как мы забили за собой номер. Импульс есть импульс, ничего кроме импульса. Электроны друг дружку нагоняют. С точки зрения Майка, весь мир – это только серии импульсов, посланных, полученных и бегающих по его требухе.

– Нет, Майк, – говорю.

– А почему, Ман?

– Потому, что не потянешь. С голосом у тебя полный ажур. На это требуется несколько тысяч решений в секунду, ты много больше успеваешь. Но на создание видеокадра требуется, ну, скажем, десять миллионов решений в каждую секунду. Майк, ты с жуткой быстротой работаешь, мне даже не представить, с какой жуткой. Но не с такой же!

– Заложимся, Ман? – он спрашивает сладким голосом.

– Раз Майк говорит, что может, значит, может! – Ваечка на меня напустилась. – Манни, ни к чему тебе ломиться не в ту степь.

(А сама-то, сама-то! Спроси ее, что такое электрон – она скажет, что он вроде горошинки, маленький и кругленький.)

– Майк, – отвечаю не торопясь, – у тебя грошей нет на заклад. Окей, давай попробуем. Включить видео?

– Сам могу включить, – отвечает он.

– Ты уверен, что включишь тот, что нужно? Не дай готт, картинка попадет куда-нибудь не туда.

Он даже озлился.

– Я не дурак. А теперь не мешай, потому что мне и впрямь придется выложиться до упора, Ман.

Мы примолкли, ждем. Экран сделался серый, с пунктиром строк сканирования. Потом края потемнели, а центр слабо засветился, светлые и темные пятна заклубились, эллипсоид обозначился. Не лицо, а что-то похожее на него. Ну, как некоторые иногда смотрят на картину облаков на Терре и говорят, что напоминает лицо.

Чуть прояснилось, сделалось вроде эктоплазмы.

Лицо привидения.

И вдруг проглянуло четко, и мы увидели, иначе не скажешь, «Адама Селену».

Просто портрет нормального взрослого мужика. Без всякого фона, просто лицо, словно составленное из точек. Но, по мне, это был «Адам Селена». И никто иной.

Лицо улыбнулось, губы зашевелились, челюсть подалась, кончик языка по губам прошелся, промелькнул – и нет. Аж мурашки по спине побежали.

– И как я выгляжу? – спросило лицо.

– Адам, – сказала Ваечка. – У тебя не такие курчавые волосы. И откинь их назад с висков. А то, мил- друг, вид такой, будто ты в парике.

Майк внес исправления.

– Так лучше?

– Не ах, но получше. А ямочки на щеках? Когда ты хихикс выдаешь, я у тебя ямочки на щеках слышу. Как у профа.

Майк-Адам еще разок улыбнулся, но на этот раз на щеках сделались ямочки.

– Ваечка, а как насчет остального оформления?

– Ты у себя в конторе?

– Непременно. По идее, с нынешнего вечера. Фон посветлел, изображение сфокусировалось, стало цветным. Позади на стене появился календарь с датой – четверг, 19 мая 2076 года. И часы, а на часах точное время. Возле локтя – картонный стаканчик с кофе. На столе – фотография в рамочке, семейная группа, двое мужчин, женщина, четверо детей. И шум послышался, так гудит площадь Старого купола, но нынче громче обычного. Будто кто-то кому-то призывы толкает в стороне, будто кто-то поет «Марсельезу» на слова Саймона Клоунса. Откуда-то сбоку прозвучал голос Джинваллаха.

– Есть указания, гаспадин?

Адам повернулся в ту сторону.

– Альберт, я занят, – терпеливо сказал он. – Ни с кем кроме ячейки «Б» меня не соединяйте. Всё прочее улаживайте сами, – и обернулся к нам. – Ну что, Ваечка? Убедительно? Проф, что скажете? А ты, Ман, мой усомнившийся друг? Сойдет?

Я глаза протер.

– Ну, – говорю, – Майк, ты корифей!