– Дорогой, а тебе-то какого хера надо? – интересуюсь.
– Не мне, – говорит, – а Вертухаю. Слышь, названивает, надыбал ты или нет.
– Передай мое почтение и скажи, что как найду, где пробило, так в три руки налажу его драгоценный комфорт. Если мне не будут мешать дурацкими вопросами. А ты что, так и собираешься стоять при открытой двери, чтобы мне в машину пылюки нанесло? Видишь, кожухи сняты? Если собираешься, поскольку начальник, то когда она от пылюки кашлять начнет, изволь чини ее сам. Я к тебе тогда на помощь с кроватки не вскочу. Это тоже можешь передать Вертухаине своей.
– Придержал бы язычок, кореш.
– Свой держи, позорничек. Ты дверь закроешь или нет? Или мне выметаться отсюда и в темпе чапать в Эл-сити? – и помахиваю пятым номером, как дубиной.
Закрыл он дверь. В гробу он видал еще и оскорбления выслушивать от какого-то придурка. Он и так последним горемыкой себя считал, отчасти политика на это специально работала. Тяжкой долей находил работу на Вертухая. А с моей намеренной подачи – и вовсе невыносимой.
– Усилить? – поинтересовался Майк.
– Ага, минут десять еще подрочи, потом разом прекрати. Потом еще часок пошути, скажем, с давлением воздуха. В любом порядке, но порезче. Знаешь, что такое ударная волна?
– Еще бы! Это…
– Отставить определения. Когда играть с температурой кончишь, тряхни ему воздух почти на грани образования ударной волны и повторяй это дело каждые несколько минут. Чтоб запомнил… Ммм, слушай, Майк, а ты можешь пустить его туалеты работать наоборот?
– Да в элементе! Все?
– А сколько их у него?
– Шесть.
– Знаешь, что? Пусти программу на все, чтобы ему там ковры попортило. Но если в силах усечь, какой из них ближе к его спальне, дай там фонтан под потолок. Сможешь?
– Программа пошла.
– Отлично. А вот тебе, солнышко, подарок. В блоке формирователя голоса сыскалось местечко, куда пристроить мой блочок, и я минут за сорок с этим справился рукой номер три. Проверили-испытали совместимость, и я сказал ему, пусть позвонит Ваечке и проверит все каналы по очереди.
Минут десять было тихо. Я перепломбировал крышки, которые следовало снять, будто я там неисправность искал, убрал инструмент, руку номер шесть пришпандорил, снял с принтера распечатку с тысячей «хохмочек». Насчет того, что надо бы звук отрубить на формирователе, это не я ущучил. Это Майк вперед меня догадался и сам отрубал каждый раз, когда кто-нибудь дверь трогал. Я из виду упустил, а он сообразил, он по крайней мере в тысячу раз шибче моего соображал.
Наконец он сказал:
– Все двадцать каналов в ажуре. Могу перейти с канала на канал на полуслове, причем Ваечка никаких разрывов на стыках не заметила. Успел профу звякнуть, поздороваться, с Мамой поговорил по твоему домашнему номеру, все три разговора в одно и то же время.
– Стало быть, работает. А о чем с Мамой толковал?
– Попросил, чтобы сказала тебе насчет мне звякнуть. Адаму Селене то есть. И поболтали маленько. С ней поболтать – сплошное удовольствие. Посудили-порядили насчет проповеди Грега в прошлый четверг.
– Неужели? А ты-то с какого боку?
– А я ее слышал и сказал об этом Маме. Процитировал стихи.
– Майк, ты даешь!
– Ман, всё окей. Я сказал ей, что сидел на задних местах, а когда под конец гимн запели, тихо смылся. Она в чужие дела не лезет. Она в курсе, что я не хочу попадаться на глаза.
Это Мама-то! Да второй такой охотницы в чужие дела нос сунуть на всей Луне не сыщешь!
– Предположим, что так. Но больше этого не делай. То есть я хотел сказать, конечно, делай. Ведь ты же все собрания, лекций и концерты у нас ведешь.
– Если меня вручную не отключают. Если телефонная связь прервана, Ман, я вести не могу.
– А прервать-то запросто. Против лома нет приема.
– Это варварство! Это нечестно!
– Майк, почти всё на свете нечестно. Чего не лечит врач…
– …терпи и глубже прячь. Ман, это одноразовая хохма.
– Извини. Переменим тему. Чего не лечит врач, то надо вышвырнуть и заменить чем-нибудь получше. Что и предусмотрено планом. Какой у нас шанс на нынешний день, ты считал?
– Примерно один из девяти, Ман.
– Так помалело?
– Ман, малеть будет из месяца в месяц. Кризис-то не намечается.
– И «Янки» притом плетутся в хвосте. Ну да ладно. Займемся другим. С нынешнего дня, когда будешь говорить с кем-то, кому следовало побывать на какой-нибудь лекции или еще где-нибудь, говори, что ты там тоже был. И доказывай это, напоминай о чем-нибудь, что имело место.
– Забито. Ман, а зачем?
– Ты читал «Алый бедренец»? В публичной библиотеке, поди-ка, есть.
– Да. Еще раз прочесть?
– Ни к чему, ни к чему. Просто ты теперь у нас тот самый неуловимый и непостижимый герой, наш Джон Голт, наша Лиса с топей. Ты вездесущ, всезнающ, рыщешь по всем городам безо всяких паспортов. Что бы и где бы ни случилось, ты при сем присутствовал, но никто тебя не видел.
Он поиграл индикаторами так, словно исподтишка хихикнул.
– Ман, а это хохма. Причем не на раз, не на два, а всю дорогу хохма.
– В сам раз «всю дорогу». Как там с играми у Вертухая в гнезде?
– Сорок три минуты как перестал играть с температурой. Время от времени делаю «бум-бум» в воздуховодах.
– Заложусь, у него уже зубы ломит. Помай его еще с четверть часика. И я доложусь, что неисправность устранена.
– Забито. Ман, Ваечка звонит, просит тебе передать, что нынче у Билли сборище по случаю дня рождения.
– Ой, я же дал слово! Майк, кончай баловство, я сматываюсь. Бывай!
Спешить надо. Билли – это же сын Анны! Вероятно, последний и самый лучший из тех восьми, что мы ей сделали, трое из них еще дома. Я, так же, как и Мама, стараюсь не иметь в семье любимчиков, но Билли же – почти ребенок, и это же я учил его читать! И, поди-ка, он похож на меня.
Заглянул к главному инженеру счет представить, попросил принять меня. Впустили. А он рвет и мечет:
Вертухай, вишь, так на него насел.
– Спокойней, – говорю. – У моего сына день рождения, опаздывать не хочу. Но обязан вам кое-что показать.
Вытаскиваю из сумки конвертик, шлепаю на стол, а в нем – муха, я ее дома поймал, прижег каленым проводом и с собой захватил. Мух у нас дома терпеть не могли, но изредка они к нам залетали через открытый входной люк. Эта очень кстати забралась ко мне в мастерскую.
– Гляньте сами, – говорю. – Угадайте, где нашел.
И по случаю такого «доказательства» лекцию завожу насчет обращения с точной техникой, про открытые двери толкую, на дежурных капаю.
– Пыль, – говорю, – для компьютера – это же катастрофа. А уж насекомые – это вы извините! И еще дежурные ваши туда-сюда шныряют, будто на вокзале. Нынче обе двери нараспашку, а этот идиот рот раззявил. Если я еще раз увижу, что какой-нибудь чмур, за которым мухи вьются, кожухи снимал, я к вам в лавочку больше ни ногой, шеф. Сделал больше, чем могу по контракту, поскольку точную технику уважаю. И не могу сложа руки смотреть, когда с ней так обращаются. Всего хорошего.
– Погодите. Хотелось бы сказать пару теплых слов и вам.