— Какая жара! Bon
— Тут нам тесно! — сказал Райский и пересел на стул рядом.
— Non, non, ne vous derangez pas,[98] — удерживала она, но не удержала. — Какая скука! — успела она шепнуть ему, — у вас так много гостей, а я хотела бы видеть вас одного…
— Зачем? — спросил он вслух, — дело есть?
— Да, дело! — с улыбкой и шепотом старалась она говорить.
— Какое же?
— А портрет?
— Портрет, какой портрет?
— А мой! Вы обещали рисовать: забыли — ingrat![99]
— А! Далила Карповна! — протяжно воскликнул Нил Андреич, — здравствуйте, как поживаете?
— Здравствуйте! — сухо сказала она, стараясь отвернуться от него.
— Что ж не подарите меня нежным взглядом? Дайте полюбоваться лебединой шейкой…
В толпе у дверей послышался смех, дамы тоже улыбались.
— Грубиян: сейчас глупость скажет!.. — шептала она Райскому.
— Что брезгаете старым, а как посватаюсь? Чем не жених — или стар? Генеральша будете…
— Не льщ
— Это муж из Москвы выписал, — сказала Наталья Ивановна, робко взглянув на Райского, — сюрприз…
— Очень, очень мило!
— Да взгляните же на меня: право, посватаюсь, — приставал Нил Андреич, — мне нужна хозяйка в доме, скромная, не кокетка, не баловница, не охотница до нарядов… чтобы на другого мужчину, кроме меня, и глазом не повела… Ну а вы у нас ведь пример…
Полина Карповна будто не слыхала, она обмахивалась веером и старалась заговорить с Райским.
— Вы у нас, — продолжал неумолимый Нил Андреич, — образец матерям и дочерям: в церкви стоите, с образа глаз не отводите, по сторонам не взглянете, молодых мужчин не замечаете…
Смех у дверей раздался громче, и дамы гримасничали, чтоб скрыть улыбку.
Татьяна Марковна постаралась было замять атаку Нила Андреича на ее гостью.
— Пирога скушайте, Полина Карповна, — я вам положу! — сказала она.
— Merci, merci, нет, я только что завтракала!
Но это не помогло. Нил Андреич возобновил нападение.
— А одеваетесь монахиней: напоказ плеч и рук не выставляете… ведете себя сообразно вашим почтенным летам… — говорил он.
— Что это вы ко мне привязались! — сказала Полина Карповна, — est-il bete, grossier?[100] — обратилась она к Райскому.
— Да, да, «парлеву франсе…» — перебил Тычков, — жениться, сударыня, хочу, вот и привязался: а мы с вами пара!
— Едва ли вам найдется кто под пару! — отозвалась Крицкая, не глядя на него.
— А как же не пара, позвольте-ка: я был еще коллежским асессором, когда вы выходили замуж за покойного Иван Егорыча. А этому будет…
— Какая жара — on etouffe ici: allons au jardin![101] Мишель, дайте мантилью!.. — обратилась она к кадету.
В эту минуту показалась Вера.
Все встали, окружили ее, и разговор принял другое направление. Райскому надоела вся эта сцена и эти люди, он собирался уже уйти, но с приходом Веры у него заговорила такая сильная «дружба», что он остался, как пригвожденный к стулу.
Вера мельком оглядела общество, кое-где сказала две-три фразы, пожала руки некоторым девицам, которые уперли глаза в ее платье и пелеринку, равнодушно улыбнулась дамам и села на стул у печки.
Чиновники охорашивались, Нил Андреич с удовольствием чмокнул ее в руку, девицы не спускали с нее глаз.
Марфинька не сидела на месте: она то нальет вина кому-нибудь, то попотчует закуской или старается занять разговором своих приятельниц.
— Вера Васильевна! — сказал Нил Андреич, — заступитесь вы, красавица моя, за меня!
— Разве вас обижают?
— Как же не обижают! Далила… нет — Пелагея Карповна.
— Impertinent![102] — громким шепотом сказала Крицкая, поднимаясь с места и направляясь к двери.
— Куда, Полина Карповна: а пирога? Марфинька, удержи! Полина Карповна! — останавливала Татьяна Марковна.
— Нет, нет, Татьяна Марковна: я всегда рада и благодарна вам, — уже в зале говорила Крицкая, — но с таким грубияном никогда не буду, ни у вас, нигде… Если б покойный муж был жив, он бы не смел…
— Ну, не сердитесь на старика: он не от злого сердца; он почтенный такой…
— Нет, нет; про
Она уехала в слезах, глубоко обиженная.
В гостиной все были в веселом расположении духа, и Нил Андреич, с величавою улыбкой, принимал общий смех одобрения. Не смеялся только Райский, да Вера. Как ни комична была Полина Карповна, грубость нравов этой толпы и выходка старика возмутили его. Он угрюмо молчал, покачивая ногой.
— Что, прогневалась, уехала? — говорил Нил Андреич, когда Татьяна Марковна, видимо озабоченная этой сценой, воротилась и молча села на свое место.
— Ничего, скушает на здоровье! — продолжал старик, — не ходи раздетая при людях: здесь не баня!
Дамы потупили глаза, девицы сильно покраснели и свирепо стиснули друг другу руки.
— Да не вертись по сторонам в церкви, не таскай за собой молодых ребят… Что, Иван Иваныч: ты, бывало, у ней безвыходно жил! Как теперь: всё еще ходишь? — строго спросил он у какого-то юноши.
— Отстал давно, ваше превосходительство: надоело комплименты говорить.
— То-то отстал! Какой пример для молодых женщин и девиц! А ведь ей давно за сорок! Ходит в розовом, бантики да ленточки… Как не пожурить! Видите ли, — обратился он к Райскому, — что я страшен только для порока, а вы боитесь меня! Кто это вам наговорил на меня страхи?
— Кто? Да Марк, — сказал Райский.
Общее движение. Некоторые вздрогнули.
— Какой такой Марк? — нахмурив брови, спросил Тычков.
— Марк Волохов, вот что прислан сюда на житье.
— Это тот разбойник? Да разве вы знаетесь с ним?
— Мы приятели.
— Приятели? — с изумлением произнес старик и посвистал. — Татьяна Марковна, что я слышу?
— Не верьте ему, Нил Андреич: он сам не знает, что говорит… — начала бабушка. — Какой он тебе приятель…
— Что вы, бабушка! Да не он ли у меня ужинал и ночевал? Не вы ли велели ему постлать мягкую постель…
— Борис Павлыч! помилосердуй, помолчи! — неистово шептала бабушка.
Но было уже поздно. Тычков вскинул изумленные очи на Татьяну Марковну, дамы глядели на нее с состраданием, мужчины разинули рты, девицы прижались друг к другу.
У Веры от улыбки задрожал подбородок. Она с наслаждением глядела на всех и дружеским взглядом благодарила Райского за это нечаянное наслаждение, а Марфинька спряталась за бабушку.
— Что я слышу! — с изумлением произнес Нил Андреич, — и вы впустили этого Варавву под свой
