— А-а-а. Вот ты где.

Я не знаю, что это значит. Пожимаю плечами. Он больше не в моей голове, и это всё, что меня волнует. Поворачиваюсь к Дэрроку, который продолжает наш разговор с того места, где мы остановились.

— Ты правда веришь в свои слова о том, что мы рождены, чтобы править?

— Разве я тебя хоть раз спросила, где мои родители? — отвечаю встречным вопросом. Мне больно его задавать, это разрывает мне сердце, сама эта мысль разрывает душу, но я иду ва-банк. Если я сегодня получу то, что мне нужно, все это закончится. Закончатся мои боль и страдания. Я смогу перестать себя ненавидеть. А утром снова смогу поговорить с Алиной, прикоснуться к Бэрронсу.

Его взгляд становится пронзительным.

— Когда ты увидела, что я держу их в заложниках, то подумал, что ты слаба и движима чувством сентиментальной привязанности. Так почему же не спрашивала о них?

Теперь я понимаю, почему Бэрронс всегда настаивал, чтобы я перестала задавать ему вопросы и судила о нем только по его поступкам. Солгать не трудно. Хуже то, что мы цепляемся за эту ложь. Просим дать нам иллюзию, чтобы не смотреть правде в глаза, не чувствовать себя одинокими.

Помню себя семнадцатилетней. Думая, что по уши влюблена, я спрашиваю у парня (красавчика — нападающего Рода МакКуина) с которым была на выпускном: «Это же не правда, что Кейти видела тебя целующимся с Бренди в коридоре возле туалета. Ведь не видела, Род?» И когда он ответил, что нет, я ему поверила, несмотря на следы помады на его подбородке, слишком красной, чтобы быть моей, и на то, как Бренди смотрела на нас поверх плеча своего партнера. Никто не удивился, когда через две недели он стал парнем Бренди, а не моим.

Я смотрю в глаза Дэррока и то, что я там вижу, приводит меня в восторг. Он действительно сделает меня своей королевой. Дэррок и правда меня желает. Не знаю уж почему, может, потому что он запал на Алину, а я больше всего напоминаю её. Может, потому, что они с моей сестрой поняли, кем они были вместе и на что были способны, а познание друг друга сильно связывает. А может, все дело в этом моем странном темном озере, или что оно там такое, из-за которого Синсар Дабх любит играть со мной.

Возможно, из-за того, что отчасти он человек и жаждет тех же иллюзий, что и все мы.

Бэрронс был пуристом[13]. Сейчас я его понимаю. Слова так опасны.

— Все меняется. Я приспосабливаюсь. Отбрасываю все ненужное, когда обстоятельства изменяются, — говорю я. Тянусь, поглаживаю его лицо, указательным пальцем легко прикасаюсь к его идеальным губам, провожу по его шраму.

— И часто я нахожу, что мои обстоятельства не ухудшились, как изначально думала, а улучшились. Не знаю, почему отвергала тебя. Понимаю, почему моя сестра хотела тебя.

Я сказала это так просто, будто это аксиома. Сама удивлена, как искренне это прозвучало.

— Думаю, ты должен быть королем, Дэррок, и если ты хочешь меня, я почту за честь быть твоей королевой.

Он резко вздыхает, его медные глаза сверкают. Притягивает мою голову, погружает свои руки мне в волосы, играет моими локонами, пропуская их через пальцы.

— Докажи, что ты говоришь правду, МакКайла, и я не откажу тебе ни в чем. Никогда.

Он наклоняется к моим губам.

Я закрываю глаза. Приоткрываю губы для поцелуя.

И в этот самый момент он убивает его.

С того дня, как я сошла с самолета в Ирландии и начала охотиться на убийцу Алины, мои взгляды на некоторые вещи менялись не единожды, и, как мне казалось, кардинально, но этот случай превзошел все остальные.

Вот я стою, закрыв глаза и приоткрыв губы в ожидании поцелуя любовника своей сестры, как вдруг что-то мокрое и теплое ударяет меня по лицу, капает с подбородка и стекает по шее прямо в лифчик. Брызги летят на пальто.

Я открываю глаза и кричу.

Дэррок больше не собирается целовать меня, потому что его голова исчезла, просто исчезла. К такому невозможно быть готовой, и неважно, насколько ты считаешь себя холодной, черствой и мертвой внутри. Когда на тебя брызжет кровь обезглавленного трупа — в особенности, твоего знакомого, неважно нравился он тебе или нет — это вызывает примитивную реакцию. Тем более, если ты только что собиралась поцеловать этого человека.

Но больше всего меня расстраивает то, что я не знаю, как слиться с книгой.

Все мои мысли только об этом. Он ест Тёмных. Могу ли я вернуть его голову на место, и сможет ли он говорить после этого? Возможно, я смогу его собрать и выпытать необходимую информацию.

Я сжимаю руки в кулаки, взбешенная таким поворотом событий.

От достижения цели меня отделял лишь поцелуй — хорошо, может быть, нескольких ночей в постели с врагом, а после — небывалое презрение к себе. Но это должно было случиться. По его глазам я поняла, что завоевала доверие. Он собирался довериться мне, рассказать все свои секреты, а я бы убила его и изменила мир.

Но у него больше нет головы, а у меня — необходимой информации. И не могу жить в этой ужасающей реальности месяцами, пытаясь собрать воедино четыре камня, пятерых друидов и пророчество.

Вся моя миссия заключалась в достижении единственной цели — и теперь эта цель, обезглавленная и пошатывающаяся, находится передо мной!

Это полный облом.

Я позволила ему прикоснуться к себе — и все напрасно.

Я таращусь на окровавленный обрубок его шеи, а безголовое тело, пошатываясь, бродит кругами. Поразительно, что он все еще двигается. Должно быть, это сила Темных в его венах.

Споткнувшись, тело падает на землю. Где-то поблизости я слышу булькающие звуки. О, Боже, его голова все еще говорит.

Прекрасно! Он может связно разговаривать? Значит, у меня есть шанс поторговаться. Дай мне нужную информацию, и я верну твою голову на место.

Я нахмурилась. Где принцы? Почему они его не защитили? Минуточку! Так кто же это сделал с ним?

Я следующая?

Дико оглядываюсь вокруг.

— Какого… — только и могу сказать. Не понимаю, что происходит.

— Ши-видящая, — мурлычет в моей голове Охотник.

Я смотрю безучастным взглядом, как Охотник, вызванный Дэрроком для нашего полета, присел в дюжине шагов от меня и небрежно помахивает головой Дэррока, свисающей на волосах с его длинного когтя.

Если Охотники умеют улыбаться, то он делает именно это. Жесткие кожистые губы обнажают зубы, по форме напоминающие сабли, — он явно забавляется.

Его, за неимением лучшего слова, рука, размером с небольшой автомобиль. Как же он смог так аккуратно оторвать Дэрроку голову?

Отрезал ее своими когтями? Это произошло до нелепого быстро.

Почему он убил его?

Дэррок был в союзе с Охотниками. Это они научили его есть плоть Темных. Неужели — как я когда-то и предупреждала — он им надоел, и они отвернулись от него?

Я потянулась за копьем. Оно на месте. Отлично, значит принцы ушли. Но прежде, чем я успеваю его выхватить, у меня в голове раздается смех Охотника — сухой и неприятный. На меня обрушивается