Когда мне было пятнадцать, папа научил меня водить машину. Мама была в ужасе, что меня пустили за руль. Но я была совсем неплоха. Я помню, как резко повернув и едва не врезавшись в почтовый ящик, я спросила у папы, ну как ты остаешься на дороге? Что удерживает людей от того чтобы съехать с нее? Она же не такая как рельсы.

Он рассмеялся. Колея на дороге, детка. На самом деле ее там нет, но если ты ездишь по одному и тому же месту все время, в конечном счете, ты начнешь ее чувствовать, как своего рода автопилот.

В жизни все так же. Колея на дороге. И моей колеей было то, что В’лейн — это один из хороших парней.

Но будь осторожна, добавил Джек, автопилот может быть опасным. Однажды, пьяный водитель может въехать тебе в лоб. Самое важное, это знать, как и когда выбраться из колеи.

Я помедлила в нерешительности. Действительно ли В’лейн был одним из плохих? Действительно ли он пытался завладеть всей мощью Фейри, чтобы править? И каким образом я могла помешать? Что я могла сделать?

Пока моя мама и я наблюдали, Кэт, Джо, и другие ши-видящие тоже присоединились к штурму стен. Я уже была близка к тому, чтобы вмешаться, когда моя мама спросила: — Кто этот красивый молодой человек? Его не было зде… — Она замерла на середине слова.

Так же, как и все присутствующие в пещере.

Келтары прекратили петь. Бэрронс с моим отцом замерли на середине рывка. Даже на В’лейна это подействовало, но не совсем. Заклинания, перетекающие вверх по его рукам, замедлились от бурной реки до потока ручья.

Я посмотрела в ту сторону, куда указывала моя мама, и у меня перехватило дыхание.

Он был у двери. Нет, он был позади меня. Нет, он был прямо передо мной. Когда он мне улыбнулся, я потерялась в его глазах. Они расширялись, пока не стали совсем огромными, и меня поглотила тьма, дрейфующая между сверхновыми звездами в космическом пространстве…

— Эй, красавица, — сказал Парень с Мечтательными Глазами.

— Пальцы, как бабочки, — мне удалось сказать, наконец, — Ты.

— Идеальный хирург, — согласился он.

— Ты помогал.

— Я же сказал тебе, чтобы ты не говорила с ним. Но ты не послушала.

— Я выжила.

— До сих пор.

— Есть что-то еще?

— Всегда.

Я не могла прекратить смотреть. Я знала, кем он был. И теперь, когда я знала, я не могла поверить, как я не видела этого прежде.

— Не позволял и крупицы.

— Позволь теперь.

— Зачем?

— Любопытство.

— Сгубило кошку.

— У которой девять жизней, — парировала я.

Он улыбнулся и повернул голову в манере свойственной Невидимым. Я также видела, наслоения огромной тьмы напротив меня в воздухе, которой не могло существовать — по крайней мере, в этом мире. Ее верхняя часть не поворачивалась, а словно терлась, как камень о камень. Это было так, будто Король был настолько огромен, что один единственный мир просто не мог уместить его в себе и измерения вокруг него раскалывались, накладывались друг на друга и перемещались. Его глаза, устремленные на меня, открывались все шире и шире, пока не поглотили аббатство, и я полетела кубарем в них, с аббатством кувыркающимся рядом со мной.

Я была окутана огромными черными бархатными крыльями, заключена в сердце тьмы, которая и была Темным Королем.

Он был так далеко за пределами моего понимания, что я даже не могла начать постигать его. «Древний» даже рядом с ним не стояло, потому что он был новорожденным в каждый момент. Время не властвовало над ним. Он властвовал над временем. Он не был жизнью или смертью, или сотворением или разрушением. Он был всем возможным или невозможным, всем или ничем, бездонной пропастью, которая бы посмотрела на вас, если бы вы заглянули в нее. Он был истиной бытия: однажды открывшись ему, вы никогда не останетесь такими же. Как заразная болезнь, которая поражает мозг и кровь, он заставлял развиваться новые нейронные связи только для того, чтобы поддерживать их недолгий контакт. Так или вы сходили с ума.

На долю секунды, качаясь в его огромных древних объятиях, я поняла все. Это все имело смысл. Вселенные, галактики — существование которых разворачивалось именно так как должно, и сформировано это было гармонично, образцово и потрясающе красиво.

Я была крохотной и обнаженной, потерявшейся в его черных бархатных крыльях, таких пышных, роскошных и чувственных, что я никогда бы не захотела покинуть их. Его тьма не пугала. Она была распускающейся, полной жизни, близкой к созреванию. Блестящие жемчужины миров были спрятаны в его перьях. Я каталась между ними, смеясь от восхищения. Я думаю, он катался со мной, наблюдая за моей реакцией, изучая меня, пробуя на вкус. Я трепетала среди планет, созвездий, звезд. Они свисали с его перьев, свободно, трепеща от возрастающих страданий. В ожидании того дня, когда он освободит их, отбросит их на поле для игры, и посмотрит, что они могут делать. Бегом на базу — эй, отбивай, отбивай! Летящий мяч, осторожно, смотри! Этот мяч неудачный, плохо сшит… расходится по швам…

Я видела нас его глазами. Пылинки, плавающие в лучах солнца, отколовшиеся от прохудившейся крыши сарая. Он мог, вероятно, ударить нас своей рукой и наблюдать, как мы разлетаемся по сторонам или мог отвернуться и уйти от этого обычного побочного продукта дыры крыши. Или может быть, вычихнул бы нас на свежем воздухе, и нас бы закрутило множество различных направлений, потерянных в одиночестве и забвении, и никогда бы мы не встретились снова.

По нашим меркам, он был сумасшедшим. Целиком и полностью вышедшим из ума. Однако изредка, он выплывал на поверхность и ходил по тонкой грани здравого смысла. Это никогда не длилось долго.

По его меркам, мы были хрупкими бумажными плоскими куклами. Его забавляло, как мы вечно грыземся друг с другом. Время от времени у кого-то из нас срывало крышу, но мы приходили в себя.

Тем не менее, все было хорошо. Жизнь продолжалась и изменялась.

Я. Он думал, что я была относительно нормальной. Я смеялась до слез, катаясь в его перьях. Потому что его отпечаток был внутри меня? Если я была ярким примером моей расы, нас всех следовало бы расстрелять.

Он показал мне кое-что. Взял меня за руку и проводил в огромный театр, где я наблюдала бесконечную игру света и тени из главного места в первом ряду. Он наблюдал за мной, положив подбородок на кулак, сидя в красном кресле из мягкого бархата в ложе возле сцены.

— Никогда не выберешься из этого. — Его голос звучал из каждого динамика: необъятный, мелодичный.

— Книга?

— Не может опустошить сущность.

— Снова играешь в доктора?

— Пытаюсь. Ты прислушаешься в этот раз?

— Он крадет твою Книгу. Ты слышишь?

Голова парня с мечтательными глазами отвернулась от сцены, и вдруг театр пропал, и мы вернулись в пещеру.

Крылья больше не баюкали меня.

Мне стало холодно и одиноко. Я упустила его крылья. Я тосковала по нему. Это больно.