частности и «некоммунистическими руками строить коммунизм»[50]. Речь шла об использовании частного капитала под строжайшим контролем социалистического государства.
Одним из таких интереснейших проектов был предложенный русским художником А. Борисовым и норвежским промышленником Э. Ганневиком концессионный проект строительства Великого Северного пути — железной дороги от низовий Оби через Урал, Коми край и Печору в сторону Петрограда. Этот договор не состоялся. Но многие другие договоры успешно выполнялись. Максимум их — 113 концессий — приходился как раз на 1925–1926 годы[51]. Английские горнопромышленники, например, помогали добывать золото, серебро, медь и свинец в Сибири, на Урале, в Киргизии. Известные американские предприниматели А. Хаммер и Б. Мишель помогали добывать асбест…
А число концессионных предложений все росло и росло. Но далеко не все иностранцы преследовали честные цели, не все бережливо относились к нашим природным ресурсам. Поэтому Ленин оценивал взаимоотношения с концессионерами как своего рода экономическую войну [52]. Это, естественно, требовало величайшей бдительности, что и стало главной темой гайдаровской повести «Тайна горы». Советский журналист Виктор Реммер, его друг Федор Баратов и другие герои повести, узнав, что «помощниками» концессионеров стали бывшие белогвардейцы, идут по их следам и раскрывают фальшивый маневр с разведкой золотых россыпей.
Публикуя повесть подвалами в «Звезде», Гайдар перенес ее действие в будущее, а именно в 1937 год. Отсюда и такие «фантастические» для быта двадцатых годов детали, как саморазогревающиеся котлеты, телефон с автоматическим набором номера, разъезжающие на скоростных мотоциклетках почтальоны и т. д. В полном смысле фантастического романа не получилось. И те, кто читал «Тайну горы» только в газете, например, Б. Назаровский, считали, что Гайдар ошибался, относя действие повести на десять лет вперед. К тому времени были ликвидированы почти все иностранные концессии[53].
Однако при перепечатке повести в сборнике Аркадий Гайдар или сам, или по совету товарищей и редакторов изменил время действия своих героев, отнеся его уже к прошлому — к 1925 году. Но при этом он оставил в повествовании элементы фантастики. Это изменение, конечно же, вносит коррективы в исторически более точное восприятие повести. Конкретные указания на реальности мы встречаем даже в таких деталях, как упоминание Сибирской улицы Перми, на которой располагалось тогда здание редакции «Звезды», где работал Гайдар[54]. Пароход «Красная звезда» действительно плавал в то время по Каме. И даже образ старого красноармейца Семена Егорова перекликается с его колоритным прототипом — «красным Сусаниным» Сибири знаменитым партизаном Федором Гуляевым, который неделю гостил в Перми как раз в те же дни, когда Гайдар работал над повестью «Тайна горы». Звездинцы проявили тогда к этому гостю большой интерес. Они напечатали в своей газете два портрета 66-летнего партизана Гуляева, рассказали о его биографии[55]. И заключительные сцены повести оказались наполненными высоким гражданственным пафосом, их стиль и свежесть восприятия перекликаются с лучшими рассказами Гайдара на героические революционные темы.
И «Тайна горы», и следующая за ней повесть «Всадники неприступных гор» красноречиво показывают, что, несмотря на стремление Гайдара к сложным, увлекательным сюжетам, лучшими оказываются строки, где он ближе всего соприкасается с тем, что им самим пережито и перечувствовано. Это органическое стилевое различие помимо воли автора особенно наглядно проявилось в повести о всадниках. Получилась не одна, а как бы две повести в одной.
Большая часть повествования посвящена путешествию и приключениям трех друзей по южным окраинам страны: Средней Азии и Кавказу. Но это отнюдь не дневник странствий. За внешними приключениями героев повести наиболее осязаемо и зримо встает сам автор с его страстным публицистическим спором о романтике ложной и настоящей, берущей истоки в буднях горячих дел. В тонких наблюдениях, в конкретных деталях быта двадцатых годов, быта, еще очень пестрого и неустоявшегося, Гайдар скорее исследует, нежели описывает развернутую перед ним картину пробуждения Советского Востока к новой жизни[56].
Но этого показалось Гайдару мало. Увлеченный поиском более замысловатого приключенческого сюжета, он вставляет в реалистическую канву повести, казалось бы, и без того вполне логическую и актуальную, еще и «повесть-сон». Это рассказ о том, как, оказавшись один, он попадает в высокогорную страну хевсуров. Хотя и с опозданием, но и туда проникают идеи обновления жизни, и там разворачивается борьба за завтрашний день. Но первая схватка оказалась неравной: бесстрашный Рум и его возлюбленная Нора погибают. Но цельность старого мира уже нарушена, он расколот под натиском грядущих перемен. И поскольку события, о которых пишет Гайдар, происходят как бы во сне, он дает полную свободу своей безудержной фантазии. И этим, пожалуй, не возвеличивает, а скорее упрощает сложную тему. Нередко Гайдар оказывается в плену приключенческой фабулы, поэтому второстепенные детали порой более развиты в ущерб главным.
Но и тут Гайдар оставался самим собой. И в своих приключенческих повестях он стремился показать борьбу против старого мира, в них ощущались наблюдения времен гражданской войны. И потому повести молодого Гайдара по направленности своей противостояли множеству низкопробных приключенческих произведений, заполнявших тогда книжный рынок. Поставщиками их в большей степени были частные или кооперативные книгоиздательства.
Ранние приключенческие повести Аркадия Гайдара, конечно, несут на себе еще следы ученичества. И это особенно верно, когда речь идет о поисках жанра и стиля. И лишь отчасти верно, если говорить о выборе писателем своей гражданственной позиции. В этом отношении взгляды Гайдара были более зрелыми, он вынес их не из чисто писательского, а из богатого жизненного опыта минувшего революционного десятилетия. И в этом — главное. А следы ученичества были в ранних творениях почти всех писателей, не исключая Пушкина и Толстого, Фадеева и Шолохова. Хотя и говорят, что гениями рождаются, но сразу ими не становятся, не сразу и не целиком они раскрываются.
Кроме известной читателям повести «На графских развалинах», включена в этот сборник и повесть «Реввоенсовет» («РВС»). Самая знаменитая и в то же время почти… неизвестная. Как это может быть? Чтобы ответить на этот вопрос, коснемся истории создания произведения, прочно вошедшего в классику советской литературы и ставшего, по существу, хрестоматийным.
«РВС» была второй повестью молодого Гайдара. Мало сказать, что она писалась вслед за первой: в сохранившейся рукописи повести-хроники «В дни поражений и побед» мы уже находим наметки нового произведения. На обороте первой страницы был набросан от руки небольшой отрывок — всего четыре строки, почти без изменений вошедшие потом в новое творение Гайдара.
Наверное, Гайдар задумал «РВС» еще во время службы в армии, а заканчивал уже в Ленинграде, примерно в конце 1924 года. Еще перед тем, как отправиться в Пермь, он отдал ее в ленинградский двухмесячный журнал «Звезда». Рассказ, как определили там жанр произведения, был сокращен и опубликован в 1925 году во втором номере журнала за подписью «Арк. Голиков». Публикация «РВС» в издании, выходившем тогда очень маленьким тиражом, прошла почти не замеченной критикой да и читателями.
Возможно, мы никогда и не узнали бы о полном варианте «РВС», если бы не приезд Гайдара в Пермь и не его успешная работа в местной газете. Видя, с одной стороны, популярность своих первых уральских произведений, особенно повести «Жизнь ни во что», а с другой, наверное, чувствуя неудовлетворенность сокращениями, которым «РВС» подверглась в журнале, Гайдар предлагает напечатать ее подвалами в пермской «Звезде». Решение было не совсем обычным: публикация произведения в газете, как правило, предшествует журнальной.
Но в то же время почему бы и не сделать исключения? Ведь тираж ленинградского журнала мизерный, вряд ли повесть прочли уральцы. А главное, Гайдар предложил не сокращенный вариант, а самый что ни на есть полный авторский текст «РВС». И тут-то пригодился Гайдару оригинал, привезенный с собою в Пермь. Писатель еще раз прошелся по страницам, повесть прочли в редакции и сдали в набор. На этот раз если и были сделаны замечания, внесены поправки, то лишь рукой самого Гайдара. Для