нет, этого не говори, подумают еще, что мы хотели украсть вещи. Не говори, что ты взломала их отверткой. Нет, погоди! Не выйдет. Они увидят, что чемоданы вскрыты. Господи, наверное, придется сказать правду. А то еще посадят. – Мэгги уткнулась в ладони: – О нет, теперь нас привлекут к следствию. Наверное, отпечатки пальцев станут брать и все такое. Но что теперь ныть–то. Ничего не изменишь. Давай, звони. А потом, конечно, нужно будет все рассказать миссис Далтон.

Бренда начала набирать номер полиции, но остановилась:

– Подожди–ка! Прежде чем звонить, давай подумаем. Никто ведь не в курсе, что мы нашли мертвеца, верно?

– Да. И что?

– Так, может, и не надо никуда звонить.

– Как не надо, надо. Мы должны сообщить.

– Зачем?

– Потому что когда находишь труп, нужно сообщать.

– Почему? Он умер давным–давно, это другое дело.

– Так все равно же умер.

– Да, но не так, как та женщина, которую Джуди Спирс нашла в морозильной камере. У той сохранилось целиком тело. Джуди говорила, на ней были сережки и корсет. Муж зарезал ее ножом для колки льда.

Мэгги поморщилась:

– Избавь меня, пожалуйста, от подробностей. К чему ты клонишь?

– К тому, что Джуди–то нашла целое мертвое тело, а мы – одни кости.

– Целиком или нет, но человек же. Придется звонить… Господи! Я не учла. Мы же не знаем, как он умер. Мы можем оказаться причастными к расследованию убийства!

– Вот именно. Учти, что дом, в подвале которого Джуди нашла труп, так и не продался.

В конце концов его снесли и построили на его месте магазин «Джиффи Люб».

– Я все понимаю. Бренда, но как добропорядочные агенты мы должны сообщить.

– Зачем? Мы не давали клятву Гиппократа. Ты же не хочешь, чтобы этот дом снесли с лица земли из–за каких–то старых костей?

– Не хочу, конечно, но также не хочу, чтобы меня арестовали за сокрытие улик. А если обнаружится, что мы не сообщили, это расценят как неэтичное поведение. Нас могут лишить лицензии.

Бренда сказала:

– Слушай, тебе не кажется, что Бебс Бингингтон делала вещи и похуже? Думаешь, женить на себе двух мужиков, чтобы заполучить контракт, этично? А красть клиентов направо и налево этично? И ее не лишили лицензии. К тому же скелет никакой угрозы здоровью покупателя не несет, это тебе не плесень, не асбест, не слабый фундамент, а всего–то навсего горстка старых костей, убрать их – и все дела, никому они не повредят.

– Может, оно и так, но если кто–нибудь когда–ни… – Мэгги вдруг оборвала себя на полуслове и уставилась на Бренду: – В каком смысле – «убрать»?

– В прямом.

– Бренда, да что с тобой такое? Нельзя просто взять и убрать труп. Это не набор тарелок, не картина. У нас обязательства перед моралью и законом – выяснить, кто он, вернее, кем он был, не говоря уж о христианском долге известить семью и удостовериться, что его похоронят должным образом.

– Мы все сделаем, но не обязательно же делать это сейчас, правда? Надо и о бизнесе подумать. Нам нужно продать дом, а этот человек ждал похорон с 1946 года, так подождет еще немного, пока мы не закроем контракт и я не получу свой телевизор. Бедняга мертвее мертвого. Какая ему разница.

Мэгги понимала, что в словах Бренды есть зерно истины.

– Подумай, пока я не вернусь, – сказала Бренда, вставая.

– Ты куда?

– За сумкой. А то без сладкого тоже скоро копыта откину.

Бренда ушла, а Мэгги задумалась. Она ведь отложила свои речные планы, только чтобы продать «Гребешок» и спасти его от Бебс и бульдозеров. Искушение соврать велико, но она, как всегда, разрывалась и не знала, что делать. Надо же не забывать и о своей репутации. В конце концов, она ведь бывшая Мисс Алабама. Бренда вернулась через несколько минут, жуя шоколадный батончик «Херши», и спросила:

– Ну, что надумала?

Мэгги мрачно смотрела на нее.

– Когда ты говорила «убрать», что именно ты имела в виду?

– Очень просто. Мы уберем его из чемодана.

– Мы? Я до него не дотронусь. Я боюсь. Ты не знаешь, от чего он умер. Может, от бубонной чумы или еще чего–нибудь в этом роде.

– Ой, если боишься, у Робби целый ящик забит медицинскими перчатками, я тебе принесу парочку. Идет?

– Ну… если… просто гипотетически… Если бы мы его решили убрать, то делать бы это пришлось ночью.

– Почему?

– Потому что нельзя посреди бела дня разгуливать со скелетом по улицам.

– Давай весь чемодан унесем.

– Что? Нам вдвоем его не поднять, он тонну весит. А сообщников нам точно уж не нужно.

– Ты права, они всегда в конце тебя предают, – покивала Бренда. – Мы сами вытащим его из чемодана и унесем.

– Но звучит это так… Так незаконно! Вряд ли я смогу.

Бренда прищурилась:

– Трусишь?

Аргумент был убедительный.

– Ладно… Скажем так, если бы мы его решили убрать, куда бы мы его дели?

Бренда подумала секунду.

– А может, к тебе?

– Ко мне? Куда?

– Может, под кровать?

– Бренда, ты в своем уме? Я что, буду спать со скелетом под кроватью? К тому же ко мне постоянно люди приходят смотреть дом, и Люп каждую неделю моет полы.

– О, придумала. Можно сдать его на хранение. У нас с Робби есть секция в «Веставиа мини–склад». Робби туда и не наведывается никогда, в основном там мое барахло хранится.

– Уверена, что Робби туда не заглядывает?

– Да, уверена.

– Хорошо, допустим, продали мы дом, а дальше что? Как мы объясним, каким образом он… оно… он добрался отсюда до «Веставиа мини–склад»? Пешком дошел?

– Нет. Наймем кого–нибудь, чтобы доставили чемоданы на склад, потом сунем его на место, а когда продадим дом, скажем, мол, только что открыли чемоданы и обнаружили его.

– Ага, а как ты объяснишь, почему мы увезли чемоданы?

– Очень просто. Готовили дом для показа и убрали старый хлам. Это не вызовет вопросов.

– В общем, да. – Мэгги почти капитулировала. Ей и раньше доводилось отдавать чужие вещи на хранение. – Но прежде чем что–то решать, я должна позвонить.

Бренда протянула ей телефон, Мэгги набрала номер и закрыла глаза, готовясь к разговору.

– Здравствуйте, миссис Далтон, это Мэгги Фортенбери. Простите, что беспокою вас, но мы с моим партнером Брендой сейчас в доме, и оказалось, что у нас не все ключи. Я хотела узнать… есть ли у вас ключ от чердака?

– От чердака? – спросила миссис Далтон.

– Да, мэм, на четвертом этаже – туда ведет узкая лесенка.

На том конце провода долго молчали.