Рядом с ней на столе стояли золоченые часы. Без четверти пять она меня прервала.

— Теперь поговорим. Две недели назад, когда вы сказали что-то насчет «пустоты и бесцельности» ньюпортской жизни — что вы имели в виду?

— Это были не мои слова. Я повторил вам то, что сказал Генри Джеймс.

— У нас в Висконсине не увиливают. Вы сказали это, и сказали не просто так.

— Я недостаточно знаю ньюпортскую жизнь, чтобы о ней судить. Я здесь всего несколько недель. Я не участвую в ньюпортской жизни. Я приезжаю и уезжаю на велосипеде. Большинство моих учеников — дети.

— Не увиливайте. Вам, наверно, лет двадцать восемь. Вы учились в университете. Вы побывали в десятках ньюпортских домов. Вы полночи просиживаете в «Девяти фронтонах». Вы пьянствуете в «Мюнхингер Кинге». Перестаньте отделываться пустыми словами.

— Миссис Грэнберри!

— Не зовите меня больше мадам и не зовите меня миссис Грэнберри. Зовите меня Майрой.

Я повысил голос:

— Миссис Грэнберри, я взял за правило: во всех домах, где я работаю, называть людей только по фамилии. И хочу, чтобы меня называли так же.

— Да ну вас с вашими правилами! Мы же из Висконсина. Что вы ведете себя, как будто вы с Востока. Не будьте таким индюком.

Мы свирепо глядели друг на друга. Миссис Каммингс сказала:

— Ах, мистер Норт, может, вы сделаете исключение — раз вы оба… — она многозначительно на меня посмотрела, — висконсинцы.

— Конечно, я подчинюсь любому требованию миссис Каммингс, но только в этой комнате и только в ее присутствии. Я глубоко почитаю миссис Каммингс. Она с Востока, и, по-моему, вам надо извиниться за то, что вы назвали ее индюшкой.

— Мистер Норт, миссис Грэнберри просто пошутила. Я совсем не обиделась.

Я строго глядел на Майру и ждал.

— Кора, я преклоняюсь перед вами, я очень вам обязана и простите меня, если я вас как-нибудь задела.

Миссис Каммингс закрылась вязаньем.

— Теофил, я обещаю не перебивать вас, если вы расскажете про свою ньюпортскую жизнь — про ваших друзей, развлечения, врагов и сколько вы зарабатываете.

— Это не входит в наш договор, и мне не хочется, но я подчиняюсь. Если я буду называть имена, то это будут вымышленные имена. Я живу в общежитии Христианской ассоциации молодых людей и коплю деньги, чтобы снять квартирку. Я туго схожусь с людьми, но, как ни странно, приобрел в Ньюпорте новых друзей, которых высоко ценю. — Я рассказал им о заведующем казино, о полубезработном слуге Эдди («который разговаривает совсем как некоторые персонажи „Дэвида Копперфилда“»), о некоторых моих учениках на корте — в частности, о девушке по имени Анемона, которая очень похожа на шекспировских девушек, и о миссис Уиллоби и ее пансионе для слуг. Я с чувством отозвался о великодушии и благовоспитанности миссис Уиллоби. Когда я кончил, на глазах у Майры были слезы. Наступило молчание.

— Ох, Кора, почему я не служанка? Почему я не живу у миссис Уиллоби? Я была бы там счастлива. Мой ребенок родился бы просто и… благостно, как… как агнец. Теофил, вы могли бы как-нибудь вечером взять нас с Корой к миссис Уиллоби?

— Что вы, миссис Грэнберри, — ужаснулась праведная Кора, — я дипломированная сестра милосердия. Мне не дозволено.

— Вы же ходите со мной на званые обеды.

— Да, я сижу наверху, пока вы не соберетесь домой.

— Майра, — тихо сказал я, — это невозможно. Каждый предпочитает общество себе подобных.

— Я не буду разговаривать. Мне только посмотреть на них — я знаю, это будет хорошо для моего ребенка.

Я кивнул, улыбнулся и сказал:

— Время беседы кончилось.

На следующем занятии во время такого перерыва я попросил Майру рассказать об ее друзьях, развлечениях, об ее врагах. Она задумалась. Лицо ее помрачнело.

— Ну, я старею. Жду ребенка. Завтракаю. Потом приходит врач и спрашивает, как я себя чувствую. За это он получает десять долларов. Потом, если день солнечный, мы с Корой идем на пляж Бейли. Сидим, закутавшись, в укромном углу, чтобы не пришлось ни с кем разговаривать. Сидим и смотрим, как плывут мимо старые ботинки и ящики из-под апельсинов.

— Простите?

— Мой отец владеет сотнями озер. Если бы хоть одно было таким грязным, как пляж Бейли, он бы его осушил и засадил деревьями. Что мы делаем потом, Кора?

— Вы ходите в гости, миссис Грэнберри.

— Да, хожу в гости. Дамы. Мужчины бывают только по воскресеньям. И только по фамилии Грэнберри. В будни дамы сидят подолгу и играют в карты. Мне разрешается уйти пораньше, вздремнуть, потому что я «в интересном положении», как эта дама в «Джейн Эйр». Потом являются учителя. Несколько раз в неделю я хожу на званые обеды и вижу одних и тех же людей — как сказал ваш Генри Джеймс. И тут я ухожу домой пораньше и читаю, пока позволяет Кора. По-моему, больше и рассказывать не о чем.

Я обернулся к миссис Каммингс:

— А у вас можно спросить, чем вы занимаетесь в свободное время?

Она взглянула на меня, как бы ожидая подтверждения. Я кивнул и, может быть, даже подмигнул ей.

— У меня есть в Ньюпорте старая подруга. Мы вместе учились — мисс О'Шонесси. Она сестра-хозяйка в больнице. По четвергам, в шесть часов, с любезного разрешения миссис Грэнберри, меня отвозят на ее машине в больницу. Мисс О'Шонесси и я — иногда с ее приятельницами — идем обедать в ресторан, в тот, что стоит у начала Скалистой аллеи. Мы вспоминаем времена нашего учения и — это ведь после дежурства, мистер Норт, — мы берем немного «Старого Ирландского»… и смеемся. Почему — не знаю, но сестры больше смеются, когда они не на дежурстве. А в воскресенье утром мы вчетвером идем на мессу. Любим пройтись пешком в любую погоду. Но мне всегда приятно возвращаться в этот дом, миссис Грэнберри.

Майра смотрела на нее.

— Я знаю мисс О'Шонесси. Когда я приехала сюда во второй раз, Джордж разрешил мне вступить в Женское общество добровольных сотрудников больницы. Я была в восторге. Остальные годы я не могла работать — запрещали врачи. Надеюсь, мисс О'Шонесси меня не забыла: по-моему, она хорошо ко мне относилась. Можно мне как-нибудь в четверг пойти с вами? — Наступило молчание. — Я никогда не вижу людей, с которыми весело. Я никогда не вижу людей, которые мне нравятся. Я никогда не смеюсь, правда, Кора?

— Миссис Грэнберри, вы все забываете! Вы смеетесь и меня смешите. Когда я прихожу на кухню, меня часто спрашивают: «Над чем вы с миссис Грэнберри все время смеетесь?»

— Майра, — сказал я строгим голосом, — пойти с вами обедать в четверг вечером — совсем не такой праздник для миссис Каммингс. Вы и так часто обедаете вместе.

— Не обязательно в четверг вечером. У меня еще осталась добровольческая форма. Мистер Норт, будьте добры, дерните звонок. — Появилась служанка. — Пожалуйста, попросите Мадлен принести в гардеробную мою больничную форму. Чулки и туфли мне не нужны, но пусть не забудет шапочку. Благодарю вас. Вы ни разу не видели меня в форме, Кора… Не обязательно в четверг. Мы могли бы пойти в какой-нибудь другой вечер — выпить «Старого Ирландского» и посмеяться. Врач говорит, немного виски мне совсем не вредно… К тому же я обожаю переодевания. Кора, вы могли бы звать меня «миссис Нилсон». Неужели нельзя? Может быть, мисс О'Шонесси отпустят в какой-нибудь другой вечер. Мой муж — в правлении больницы; он может все.

Мы поговорили о том, как осуществить этот план. Майра задумчиво пробормотала:

— Переодетой чувствуешь себя свободнее.