вернулась с чайником и всем, что, типа, положено.

— О. Да. Извини, Пол, — извини. Я не — ну, понимаешь. Не стирала пыль в последнее время, ничего. — Она обвела рукой импровизированную гостиную. — Здесь так много всего… всякого мусора.

— От грязи еще никто не умирал. Присядь, любовь моя, и колись, в чем дело. Майка нету? Да?

— Майка? Нет. Не знаю, где он. Я так думаю, должно быть, в подвале — распростерся на могильной плите и выплакивает свое проклятущее сердце. Я просто не выношу, каким он — стал, Пол. Только гляну на него — и он меня бесит. Такой тихий все время и виноватый — вылитая овца. Я думаю, поэтому-то я на него и обрушилась. Он просто напрашивался на побои.

— Ну-ну… — сказал Пол, иронически разглядывая свой несъедобный чай (она его вскипятила, вот что она сделала — и где молоко и сахар, а? О чем она вообще думала?) — Ему пришлось много вынести, а? В смысле, да, — не хватай меня за горло, Уна, любовь моя: нам всем пришлось, всем — да-да, я в курсе. Но Майк, ну — он это принял особенно близко к сердцу, да? Это не его вина.

Уна лишь пожала плечами.

— Надеюсь, молока ты не хочешь… молока нет. И сахар найти не могу. На самом деле, Пол, — я не о Майке вообще-то хотела поговорить. А о… о… ну, о чае вообще-то. О чае.

Так-так, думал Пол: так-так. Я так прикидываю, кто-то у нас тут с катушек едет? Пары вилок в наборе для фондю не хватает, а? Щас разберемся.

— Чай, да? Что — чай, типа, ну — чай, да? В смысле — это не какое-нибудь новое словечко? Которое, типа, означает — что-то совсем другое?

— Нет-нет: чай. Чай. В смысле, чай Лукаса, Пол. Оолонг.

— Ах да — та штука, которую он пьет с джином. Пил. Да. Ну — так и что с ним?

Уна уставилась на свои колени. Осторожно поставила чашку и блюдце на салфетку на приставном столике, рядом с коричневой крапчатой пепельницей с отделением для спичек в центре.

— Я — отравила его, — сказала она.

Теперь Пол смотрел на нее: смотрел очень внимательно.

— Ты — что ты сделала, милая?

— Отравила его. Положила в него яд. У меня такое ужасное чувство. Пол, — что я могла его убить!..

Пол удивленно моргал. Мать честная — вот уж не ожидал, что эта старая психованная ворона такое выдаст. Вот уж чего не ожидал.

— Хотя — вряд ли я и правда его отравила, потому что там было на самом деле совсем не много яда, и я прокралась — боже, как мне было страшно, — и положила его в банку для чая, оох — много, много, много недель назад, а доктор сказал, что он умер от внезапного и обширного сердечного приступа, и не думаю, что это из-за яда, потому что яд должен был только, ну, так аптекарь сказал, — ну, сделать так, чтобы он капельку приболел, понимаешь, — и я только потому хотела, чтобы он приболел, что этот аптекарь, понимаешь, он дал мне еще антидот. Это такая штука, которая помогает выздороветь, если ты принял яд, — и я хотела быть единственной, понимаешь, кто сможет его вылечить, и тогда, я думала, в конце концов он может меня полюбить. Полюбить меня, да… О, Пол, — наверное, тебе кажется, что это бред сумасшедшего. Похожа я на сумасшедшую, Пол?

— Нет — вовсе нет, милая! Конечно нет.

Да, думал он: ты говоришь все громче, подруга, как самый натуральный слюнявый псих, если хочешь знать правду. И ты посмотри на себя: ты словно спишь на ходу. Подъем: просыпайся давай! Да: снова распахнула безумные глазищи — и завела шарманку:

— Понимаешь… я всегда любила его, Лукаса. С первой же встречи в баре. Сейчас кажется, что целая жизнь прошла. Когда он ушел — после того как купил нам выпить, и ласково улыбнулся, и наговорил столько прекрасных слов… просто прекрасных… таких серьезных и добрых… В общем — когда он сделал нам это свое потрясающее предложение, сам знаешь — прийти и поселиться здесь, ну… к этому мигу я уже глубоко и страстно его полюбила. Я даже не пыталась это скрыть. Я просто повернулась к Тедди и говорю ему: Тедди, говорю я, в жизни еще не встречала такого удивительного человека. А потом, когда он…

— Ээ… погоди секундочку, Уна. Извини, что, типа, перебиваю и все такое, но, гм… ты сказала Тедди, да? Это чё, оговорка по как его там? Ты же про Майка говоришь?

Уна посмотрела на него.

— А, ну конечно… — тихо сказала она. — Ты ведь не знаешь, да? Ну, видимо. Никто не знает. Понимаешь, Пол… у меня в то время был роман с Тедди. Сто лет назад. Все разваливалось уже тогда — но я тянула этот воз, потому что, ну… мы оба пили, для начала, а Майк — он меня всегда осуждал. Да и вообще, я люблю актеров — с ними весело. В общем… Лукас, он, видимо, решил, что мы, знаешь — настоящая пара, думаю, так. На самом деле он пригласил Тедди. Это на Тедди он смотрел. Но так или иначе — я была замужем за Майком. Мы с Майком… потеряли ребенка, понимаешь. Много лет назад. У меня больше не могло быть… и я вроде как — в общем, потеряла интерес. Майк, тот просто углубился в войну шестидесятилетней давности и, похоже, был счастлив. В общем… Тедди, он сказал мне, послушай, Уна — если у нас есть хоть капля мозгов, мы должны принять его предложение, если он это всерьез, этот парень, Лукас, кем бы он ни был. Он был без гроша — без единого гроша в те дни, бедняга Тедди. Ни одной роли не мог раздобыть, потому что всегда был вдребезги пьян. Итак — он явился сюда с Джуди, которую я, разумеется, никогда прежде не видела. В смысле, я знала, что у него кто-то есть и так далее, но детали никогда не выспрашивала. А я пришла с Майком и всем этим… мусором. Наверное, Тедди надеялся, что наши пьяные и похотливые свиданки станут еще чаще… на это — и еще на крышу над головой, бедный придурок. А я… я просто хотела быть рядом с Лукасом. Потому что я любила его. А когда я увидела Элис, то подумала: ха! Тоже мне, проблема — от нее я мигом избавлюсь. Но потом… потом… стали происходить престранные вещи. Тедди бросил пить — невероятно само по себе: говорю тебе, Пол, — господи, сколько бухла этот парень мог уговорить!.. Со мной все было получше, но через какое-то время я тоже практически завязала. И — у них, у Тедди и Джуди, все как-то потихоньку наладилось — а мне, мне она правда понравилась. До сих пор нравится, она прелесть: все любят Джуди, правда? А потом… я прониклась этой войной, к своему немалому удивлению. Действительно увлеклась, довольно надолго — впервые поняла, что Майк в этом видит. А Элис… внезапно перестала быть врагом. Я завидовала ей — думаю, все мы завидовали, на самом деле, — но я, наверное, увидела, что она на своем месте — в основном потому, что, ну… ведь это Лукас ей его указал?.. Мы с Тедди, ну — говорю же, это как-то само собой рассосалось. Печатня, видишь ли… начала плести свое волшебство. Но, конечно, дело было не в Печатне, да? Потому что Печатня, ну — вот она. Стоит, как и стояла. Но Лукаса — Лукаса нет. И без него… все просто распадается…

— Да, но послушай… — перебил Пол (и он думал: как это все, бля, странно, а? Да? Как одно за другое цепляется). — Я все понял — но чё за ерунда с чаем?

Уна, похоже, немного растерялась — вполне могла продолжать в том же духе: пережевывать все это снова и снова.

— Гм? Ах да, чай. О боже, сказать не могу, что со мной тогда случилось, Пол, правда… наверное, я просто рехнулась в тот день. Майк, знаешь, — он покупал всякую дрянь в аптеке в Кларкенвелле — нет, вроде бы в Стоквелле, — и я просто разговорилась со стариком-продавцом, вот и все. Внезапно я представила себя ангелом-целителем — как-то так. Бред. Полный бред. Вот, и я прокралась и… безумие, просто безумие. В любом случае эта дрянь была ужасно старой, а я положила всего чайную ложечку. У меня целая банка этой дряни, но вряд ли всем ее содержимым можно убить хотя бы муху. Так что на самом деле я сомневаюсь, что я, знаешь ли — ну, убила Лукаса. Просто я… любила его, вот и все. Это бывает, сам знаешь. В мозгах что-то щелкает и сдвигается. Когда кого-то любишь.

Пол отставил чай; он и раньше-то Полу не нравился, а теперь казался еще отвратительнее.

— Ну, Уна, — мягко сказал он. — И что, по-твоему, будет дальше?