хорошую роль, правда? — уныло отозвался Тедди. — Здесь отличная роль для тебя, Джейми.

— Для меня! — взвизгнул Джейми. — О господи боже, нет — только не я, Тедди, о нет. Ни в коем случае. Я не актер, ни в коем случае! О господи, нет — только не я.

— Ты и художником не был… — проницательно сказала Джуди, медленно кивая и сощурив глаза.

Джейми посмотрел в пол. А когда он поднял глаза, лицо его сияло.

— Это… правда, да, Джуди? Ладно, тогда, Тедди, — хорошо. Берегись, Оливье,[76] или кто там нынче за него: я иду!

Джуди захлопала в ладоши:

— Что за характер! Вот это Джейми!

— Ладно, вы двое, — я размножу эту штуку, а потом… в конце концов, можно, пожалуй, заняться бургундским и всем прочим прямо сейчас. Сэкономлю время. Кстати, да, Джейми, — забыл сказать. Зная о моей проблеме, угадай, кто предложил мне, когда мы впервые, ну — пришли сюда и все такое, заняться выпивкой?

— Лукас?

— В яблочко. Лукас. Верно. Это научит меня… как он сказал, Джуди? Чему это меня научит?..

— Ответственности, — сообщила Джуди. — Во всех этих делах. Так он сказал. И с кааапелькой моей помощи?..

— О боже, да, — искренне согласился Тедди. — Господи, да я бы не осмелился даже подумать об этом без Джуди…

— …он моментально завязал с бухлом. Правда, любимый?

— Именно. Ни капли в рот не брал, как говорится, уже, э — семьсот двадцать один день. Двадцать два, если считать сегодня.

— За это надо выпить! — засмеялся Джейми.

— Ты можешь, — моментально парировал Тедди. — Ты, Джейми, можешь перепробовать хоть весь погреб. Но я — я пас.

— Это как твои сигареты, Джейми, — улыбнулась Джуди. — То же самое. Магия.

— Ну… — засомневался Джейми. — Почти, если честно. Мне все еще нужны пластыри.

— И сигареты! — крикнула Джуди. — Да-да — можешь не отпираться, потому что я знаю, что ты это делаешь, я знаю. Но скоро, Джейми, честно. Ты уже очень близок, правда.

— Ну, — сказал Джейми, — за это спасибо тебе. Да.

Джуди похлопала его по колену.

— А как она называется, Тедди? — полюбопытствовала она. — Пьеса. Как ты ее назвал?

— Ах да… я думаю, тебе понравится название, Джуди. На самом деле, я думаю, оно всем понравится. Я им очень горжусь. Она называется — «Отпечатки». Вот.

Джуди и Джейми разом посмотрели на него.

— О Тедди!.. — восхитилась Джуди. — Вдохновенно. Блестящее название. Забавно, что раньше никто об этом не подумал. И она о?… Я имею в виду — она о нас, да? О Печатне?

— Вообще-то нет, — признался Тедди. — Не совсем. Это, скорее, прогулка в прошлое, да. Что-то вроде «Вверх и вниз по лестнице». О том как, знаете, в старые дни все точно знали свое место. Что именно от них ожидается. И шестеренки — шестеренки тогда, ну, были в беспрестанном движении. Отпечатки, понимаете: о том, какие отпечатки это все накладывает. Так что в этом отношении, наверное, оно чем-то похоже на нас… дело в том, сами знаете, что мы все вносим какой-то вклад и… это накладывает отпечаток. Да. Потому что знаете что? — добавил Тедди, дотронувшись до дверного косяка. — В те дни, когда я всегда был навеселе, мягко говоря, мне было так паршиво каждый божий день — а по ночам, о господи, — эти жуткие, изматывающие ночи, когда мечешься в поту…

— Я помню… — отозвалась Джуди, очень тихо и чуточку содрогнувшись.

— Ну да. Еще бы. Такое не забудешь. А сны — боже мой. Какие у меня были страшные, кошмарные сны. И я как раз об этом: я вот что хочу сказать. В те дни я утешался только тем, что сны… со временем они тают, как кончается выпивка. Уходят. Отпускают меня, да? Но этот сон — наш сон. Он не кончится. Он навсегда. И я не хочу, Джуди, чтобы он кончался. Уходил. Я не хочу, чтобы он меня отпускал. Да?

Пока Тычок помогал Бочке перетаскивать коробки и мешки из багажника — по коридору, потом в лифте вниз, в кухни, — он одновременно думал вслух.

— Я думал, ему никогда, — вот докуда уже дошла его мысль, — я никогда не думал, что его пропрет. Нет, я никогда…

Тычок поудобнее устроил тюк капустных кочанов под мышкой и обернулся на Бочку — быть может, в негодовании:

— Эй ты! Эй — Бочка. Я ж говорю, да? Ты слушаешь или как? Я чё, блин, просто так говорю, а?

— Да? — переспросил Бочка (я прикидываю — прикидываю, нам осталось оттащить эти два мешка, и пойдем на последний заход, похоже на то). — Думал, ты просто, типа, думаешь вслух.

— Ну, я и думал, — крайне величественно признал Тычок. — Я ж не говорю, что не думал. Но все равно нужно, чтобы кто-то тебя, нахер, слушал, а?

— И о чем ты говорил? Слышь — знаешь, что я прикидываю? Я прикидываю, нам осталось оттащить эти два мешка, и пойдем на последний заход, похоже на то.

— Я говорю о машине, кореш. О шикарной тачке, да? Я просто говорю — когда пошел разговор, что Джон-Джон нас, типа, с радостью оттаранит на «Смитфилд»[77] и всякое такое, я ничё такого не подумал, да? Потом я вижу тачку и думаю, ну уж нет, сынок: он просто не врубается, куда мы собрались, старина Джон-Джон. Когда до него дойдет, что мы громадных кусков мяса накупим и кучу овощей, деревенской всякой дрянью обляпанных, он ни за что на свете, приятель — ни за что на свете этот парень не подпустит нас к своей шикарной тачке на пушечный выстрел. А он нет. Ему ничегошеньки, да, Бочка? А? Прям сразу.

Ну да — чертов Бочка опять, блин, не слушает, да? За милю чую. Я, значит, должен тащить на горбу его мешки и сам с собой болтать. Но я вам говорю — я здорово обалдел, когда Джон-Джон сказал, мол, да, старина — нет проблем: отвезу вас куда надо — подожду, сколько надо, чтобы никаких там штрафов, ограничений и прочего дерьма, а потом загрузите, что хотите, сынок, прямо в багажник, и мы прекрасно оттараним все в Печатню. Надо отдать ему должное — не соврал ни капли. Не жаловался, ничё. По-мойму, отличный парень, наш Джон-Джон, — вот, по-мойму, что, как на духу. Я теперь доволен тем, что сделал для него в первый вечер. Вот черт — как сто лет прошло: а прошло-то всего ничего. В самый первый вечер, да? Когда Бочка на кухне шарился. Ах да — к слову о Бочке, да? Я вам скажу, ребята, — уважаю, ага? Ну еще б не уважать, когда он такое делает. Я хочу сказать, я чего имею в виду — я прекрасно знал, ну, что он может бекон и яйца поджарить, мясо там приготовить, типа того, — но бля! Я, по-мойму, в жизни не ел такой вкуснотищи. Потому мне и не западло было, сечете? Не западло пособить ему на этих наших утренних прогулках. И он сказал мне. Бочка — он сказал мне, я жуть как доволен, что ты это делаешь, Тычок: за мной должок, да? Потому как если б мне пришлось это делать одному, ну — чертовски непросто было бы. А я ему говорю, да ладно тебе — я же,