улеглась у очага.

Овечка уже знала, как вести себя в доме, и легко ужилась с хозяйкой, которая не могла нарадоваться своему счастью. Ее запасы шерсти давно иссякли, и теперь у нее появились новые, их должно было хватить надолго. Итак, овечка благоденствовала и день ото дня жирела, ее шерсть стала мягкой и шелковистой – новая хозяйка очень заботилась о своей подопечной, каждый день мыла и расчесывала ее. В конце концов овечке захотелось тоже сделать что-нибудь для хозяйки, так сказать, оказать ответную любезность. Наконец однажды утром ей представился удобный случай.

– Невозможно иметь все, что хочется, – пробормотала как-то раз женщина, готовясь выйти из дому. – Овечку же придется стричь! Думаю, я должна сегодня же зайти к фермеру Макнабу, который живет в долине, и попросить, чтобы кто-нибудь из его людей мне помог. Иначе будет поздно. Как жаль, что шерсть не отваливается сама, а доставляет так много беспокойства. Впрочем, не буду жаловаться. – И она ушла.

– Что ж, женщина, – сказала глупая овечка, когда дверь закрылась, – полагаю, это я могу для тебя сделать, не привлекая к делу неизвестного мне Макнаба и его людей. Ты так много для меня сделала, что, как бы мне ни было тяжело, я сделаю все, что от меня зависит, чтобы твое желание исполнилось. Да и, когда я избавлюсь от шерсти, мне станет намного прохладнее, а то последнее время стало очень жарко. Так что от доброго дела я тоже выиграю.

В саду у женщины было много густых кустов, вокруг него росла живая изгородь, и вдоль забора рос очень колючий старый утесник.

«Это именно то, что мне нужно!» – обрадовалась овечка и начала кататься по утеснику, тереться о живую изгородь и танцевать «Цветы Эдинбурга» среди густых кустов. Не прошло и десяти минут, как на спине глупой овечки осталось только несколько небольших островков шерсти, свисавших по бокам то здесь, то там, зато вся ее шкура с ног до головы была покрыта живописными царапинами. Зато повсюду – на живой изгороди, густых кустах и колючем утеснике – маленькими и большими гирляндами свисали клочья овечьей шерсти. Они висели там до тех пор, пока подувший ветер не сорвал и не понес их, словно клочья пены, по дороге навстречу возвращающейся домой женщине, даже не подозревавшей, какой сюрприз ее ожидает.

Женщина вернулась домой. Она задержалась несколько дольше, чем рассчитывала, поскольку несколько раз останавливалась, чтобы подобрать шерсть, которую гнал вдоль дороги ветер. Бедняга думала, что эта шерсть осталась от прошедшей по дороге отары, и, хотя от нее было мало пользы, все же она могла быть использована в хозяйстве. Когда же женщина пришла домой, увидела разоренный сад и глупую овечку, улыбающуюся от уха до уха, она просто онемела от потрясения и злости.

– Бе-е-е, бе-е-е! Посмотри, что я для тебя сделала! – проблеяла глупая овечка. – Бе-е-е, бе-е-е! Что ты мне за это дашь? – полюбопытствовала глупая овечка, увидев, что хозяйка устремилась к ней.

Овечка сама не поняла, как это получилось, но меньше чем через минуту уже была за дверью и со всех ног улепетывала по дороге, пролетев сквозь живую изгородь. Она в полной мере ощущала очень сильную боль в тех местах, где с ее спиной соприкоснулся тяжелый ботинок хозяйки. Должно быть, ярость и разочарование придали ей дополнительную силу.

– Ой-ой-ой! – стонала на бегу глупая овечка. – Башмаки этой ведьмы, наверное, были утыканы железными шипами! – Она бежала по дороге с такой скоростью, которую ей позволили развить три ноги. Четвертая, должен заметить, пока была непригодна для бега. Она так болела, так сильно болела!

«Что себе позволяет старая карга! Воистину, человеческая неблагодарность не знает границ, – размышляла глупая овечка, впрочем не снижая скорости. – В следующий раз я еще подумаю, стоит ли делать людям добро, даже если представится случай. Хотя, я надеюсь, случай еще представится». И она, понурив голову, пошла по дороге, ведущей через заболоченную пустошь.

– Бе-е-е, бе-е-е! Неужели никто не пожалеет бедную глупую овечку, которая заблудилась в темноте? Бе-е-е, бе-е-е! А вот и то, что мне нужно, – удовлетворенно сказала она, заметив другую женщину, собирающую хворост в небольшой роще у дороги. – Я посижу здесь, пока она не соберет целую вязанку, а потом пойду за ней.

Долго ждать глупой овечке не пришлось. Очень скоро вязанка женщины была полна, и она пошла домой. Глупая овечка поковыляла за ней, соблюдая соответствующую дистанцию. Лишь когда женщина подошла к двери своей хижины, овечка проскользнула мимо нее, вошла в комнату и легла у очага. Она уже научилась себя вести, в этом вы можете не сомневаться.

– Вот это да! – воскликнула женщина. – Овца в моей хижине. Откуда ты? Возможно, тебя прислал фермер Макнаб в уплату за работы, которые я для него сделала? В любом случае я буду считать именно так, пока он или кто-нибудь другой, кому ты принадлежишь, не пришлет за тобой. Честно говоря, я надеюсь, что этого никогда не произойдет. Боже мой, в каком ужасном состоянии эта бедняжка! Но по крайней мере, она весьма упитанная, а больше мне ничего не нужно. – С этими словами она вытерла слезы глупой овечки, смазала ее царапины, и остригла оставшиеся на ней свалявшиеся клочья шерсти, и приложила примочку к большому кровоподтеку – на это место пришелся последний удар башмака предыдущей хозяйки. Потом она накормила овечку всем самым лучшим, что нашла у себя в доме, села у очага и поздравила себя с удачей.

День за днем она кормила глупую овечку самыми лучшими и самыми питательными блюдами, та стала толстой и ленивой и почти не вставала со своего места у очага. Овечка только ела и спала, спала и ела, и так целый день.

Глупой овечке так понравилось ее новое жилище и новая хозяйка, что она, позабыв обо всех предыдущих невзгодах, подумала: «Такая чудесная женщина просто не может оказаться неблагодарной. Я попробую сделать для нее что-нибудь хорошее, если, конечно, это будет в моей власти. Только мне надо как-то узнать, чего ей больше всего хочется!»

Темные ноябрьские ночи приближались. Женщина решила, что пора засолить баранину и повесить ее в кладовой на зиму. Случилось так, что как-то вечером, размышляя о том, сколько баранины оставить свежей, чтобы съесть сразу, и сколько засолить на зиму, она опустила руку и ласково потрепала глупую овечку по упитанным бокам.

– Ах, – сказала она, – какие здесь чудесные отбивные, какие восхитительные отбивные! Если бы только они пожарились сами, а мне не надо было беспокоиться! Я бы была самой счастливой женщиной на свете! – Вздохнув, она накинула на плечи шаль и вышла за порог. У женщины были дела в деревне, которые ей хотелось побыстрее сделать и вернуться домой до темноты.

Должен вам сказать, что, когда женщина опустила руку и потрепала глупую овечку по бокам, хотя она сделала это очень мягко, животное проснулось, подняло голову и услышало слова хозяйки. Если бы овечка услышала только о засолке, возможно, все могло бы закончиться не так плохо. «Но, – подумала глупая овечка, – старушка хотела, чтобы мои отбивные пожарились сами! Это совсем не трудно. От моего уютного угла до очага всего несколько шагов. Если моя шерсть вырастает снова, наверное, и отбивные вырастут, и на это уйдет ненамного больше времени. В конце концов, это не слишком большая плата за ее внимание и заботу ко мне». Приняв решение, овечка прыгнула прямо в огонь.

– Эх, – сказала глупая овечка, – как вкусно пахнет. Интересно, откуда этот запах?

– Ах, – сказала глупая овечка, – здесь становится немного жарко. Надеюсь, мои отбивные скоро будут готовы.

– Ох, – сказала глупая овечка, – меня душит дым. Хозяйка могла бы использовать торф и получше.

– Ой, – сказала глупая овечка. И больше уже не говорила ничего. Она была слишком толстой, чтобы шевелиться, после того как села. Поэтому она задохнулась от дыма и упала в огонь.