«Султанский крем» Делькруа? Я слышала, он сотворил чудеса с младшей дочерью миссис Петтигру.

— О… возможно, она неверно это истолкует, — рискнула Оливия, заработав невидимый, но энергичный кивок Десимы. Ей не следовало ожидать похвалы без нагрузки из такого источника!

По другую сторону ширмы началась бурная деятельность, потом раздался звук открывающейся и закрывающейся двери. Десима завила последнюю прядь и шагнула из укрытия, застав Оливию одну, не считая служанки, стоящей на коленях и обрывающей нитку.

— Ну вот, мисс, это должно держаться.

— О боже! — Оливия покраснела от смущения. — Мисс Росс… Десима… Я понятия не имела, что вы были там!..

— Это полностью моя вина, — сказала Десима, подавив собственное смущение, чтобы успокоить Оливию. — Я должна была дать знать о своем присутствии, как только ваша мама начала говорить. Но в любом случае она говорила обо мне вполне любезно.

— Да, но…

— Мои веснушки? Возможно, стоит последовать ее рекомендации.

«Но Эдаму нравятся мои веснушки», — твердил мятежный голос ей в ухо. Тем больше причин избавиться от них, твердо подумала она.

— Десима… — неуверенно начала Оливия.

— Да?

— Могла бы я… прийти и поговорить с вами наедине? — Оливия снова покраснела, склонив голову и нервно сплетая пальцы.

— Конечно. — Это была идеальная возможность откровенно поговорить с Оливией о том, чтобы она сосредоточила внимание на Эдаме и не позволяла развиваться ее «дружбе» с Генри, но Десима едва ли была к этому готова. — Почему бы вам не зайти завтра около трех? Я уверена, что больше никого дома не будет, так что мы сможем спокойно побеседовать. — Ее сердце упало. К сожалению, совершать правильные поступки не всегда легко.

— Вы совсем не любите лорда Уэстона? — Десима с ужасом смотрела на жалобное лицо Оливии. Девушка, должно быть, приняла выражение ее лица за осуждающее, так как начала тихо всхлипывать, ломая руки на прекрасном муслине своего утреннего платья.

— Я хочу быть послушной, и я ведь не должна любить его, верно? — запинаясь, сказала она. — Мама говорит, что ни один джентльмен этого не ожидает и что я глупа и порочна, если думаю об этом. — Оливия икнула в носовой платок. — Думаю, он очень добрый… по крайней мере, привык быть таким, но мама говорит, что я очень глупа — неудивительно, что он кажется таким строгим со мной теперь.

О боже! Десима бросила поспешный взгляд на дверь гостиной, убеждаясь, что она плотно закрыта.

— Я знаю, что любовь не считается условием счастливого брака, — осторожно начала она. — В среде дворянства, и особенно аристократии, это, по-моему, скорее исключение, чем правило. Но должны существовать взаимные привязанность и уважение. Вы испытываете их к лорду Уэстону?

— Он был очень добр ко мне, прежде чем мы обручились. — По какой-то причине Оливия густо покраснела. — И конечно, я уважаю его, потому что он так умен и занимает такое высокое положение.

— Ну, тогда я полагаю, что это всего лишь нервы и вы будете очень счастливы, когда поженитесь. — Десиме казалось, что она говорит словами Хермион. Но что еще она могла сказать? Поощрить сомнения Оливии в надежде, что она бросит Эдама? Это было бы недостойно и к тому же могло погубить репутацию девушки. — И не забывайте: он сделал вам предложение, несмотря на то что вы не титулованы и, простите, не обладаете таким богатым приданым, как некоторые молодые леди.

По столь же непонятной причине Оливия покраснела еще сильнее и выражение ее лица стало совсем жалким.

— Я уверена, что он не намеревался делать мне предложение до приема в Лонгминстере.

— Тогда это показывает, насколько он увлекся вами. — Десима постаралась придать голосу шутливые интонации. — Вы ведь знаете, как вы красивы, и я уверена, у вас есть необходимый опыт для управления большим домом.

— Б-благодарю вас. — Оливия прижала платок к глазам. — Кажется, вы совсем его не боитесь.

— А почему я должна его бояться? Он сказал вам что-то внушающее страх?

— Нет… — не слишком уверенно ответила Оливия. — Иногда он бывает очень суровым — совсем как папа.

Не слишком романтично.

— Значит, он сделал что-то встревожившее вас? — допытывалась Десима.

— Он… поцеловал меня.

— О! Ну, этого следовало ожидать, не так ли? Я имею в виду, ведь вы помолвлены.

— Я не думала, что это будет так… так… — Оливия запнулась. — Мне казалось, он может поцеловать мне руку или щеку, но… но не губы.

— Вот как? Э-э… ваша мама объяснила вам… мм… сущность брака?

— Не вполне. Она говорит, что я гусыня.

— Ну, я не могу разговаривать с вами об этом, Оливия. В конце концов, я сама не замужем и мало знаю об этих вещах. — Десима чувствовала, что краснеет, и надеялась, что девушка припишет это смущению от беседы на интимные темы. — Вы не думаете, что ответный страстный жест с вашей стороны мог бы помочь? Он бы почувствовал, что вы доверяете ему и вскоре привыкнете к его… ласкам.

Оливия задумчиво кивнула, вытирая глаза.

— А если вы доверитесь ему немного, объясните, что нервничаете — не из-за поцелуя, а по какой- нибудь причине, которую легко обсуждать, скажем, из-за ведения домашнего хозяйства, — то вы узнаете его лучше и он сделает скидку на вашу неопытность.

— Я попытаюсь, — храбро сказала Оливия. — Большое вам спасибо, Десима. Я бы никогда не осмелилась обсуждать такие вещи с мамой.

— Но вы испытывали настоящие сомнения насчет помолвки? Есть кто-нибудь еще? — настаивала Десима.

— О нет! Мама была бы вне себя, если бы я влюбилась… я имею в виду, если бы сделала такое. — Оливия краснела, бледнела и выглядела виноватой и несчастной. Она явно была никудышной лгуньей. — Я не могла бы пойти против того, что мама считает правильным.