находился достаточно далеко, пришла пора позаботиться о приличиях. Оставив женщин на борту, старый преданный слуга Аминты — он помнил еще ее отца — отправился снять для двух знатных особ пристойное жилье и организовать их дальнейшее сухопутное путешествие.

Он вернулся с потрясающей новостью. Им не придется тащиться до Вавилона. Пердикка и царь Филипп живут в Сардах, в какой-то полусотне миль от порта.

Известие о значительном сокращении чреватого опасностями пути приятно поразило путниц; перебросившись парой слов, обе они пришли к выводу, что их ждет удача. Эвридика сошла на берег, накинув поверх хитона длинный плащ, а ? снятом для них доме вновь заявила свои права на женское платье и гиматий.

Дальше следовало перемещаться с особой помпезностью, привлекая всеобщее внимание к царской невесте, направляющейся к месту грядущей свадьбы. Жаль, конечно, что в порту их не встретили родственники или друзья жениха, однако чем пышнее будет процессия, тем меньше возникнет сомнений в высоком положении путешественниц. Они могли позволить себе расточительность, учитывая относительную близость Сард. Семейных богатств у них никто пока что не отобрал, а повседневная скромность в запросах объяснялась вовсе не бедностью.

Выступивший через два дня из Смирны караван выглядел весьма впечатляюще. Атос, все тот же старик-управляющий, нанял для госпожи с дочерью надежных проводников и служанок. Он также намекнул, что, согласно здешним обычаям, им надо бы обзавестись евнухом, но Кинна отрезала с негодованием, что невеста греческого царя прибыла в Азию не для того, чтобы перенимать отвратительные варварские обычаи. Александр, судя по всему, был чересчур снисходителен к дикарям.

Расторопный Атос, старательно выполняя свой долг, не делал никакого секрета из положения своих хозяек и цели их путешествия. И вовсе не шпионы Пердикки, а всепроникающая молва, сильно опередив свадебный кортеж, доставила весть о нем в Сарды.

Поля вокруг Исса еще плодоносили костями убитых и старым оружием. Здесь, где Дарий впервые бежал от копья Александра, бросив на милость победителя свою мать, жену и детей, сейчас расположились два войска, чтобы принести в жертву молочно-белого быка перед золотой погребальной ладьей. Стоящие рядом Птолемей и Ариба воскурили ладан на алтаре. Эскорт растрогала речь Птолемея, заявившего, что божественный победоносный царь желал, чтобы его тело вернулось к его отцу Амону.

Всем подручным Арибы выдали по сотне драхм — щедрость, достойная самого Александра. Ариба получил тайно талант серебра, а официально — чин полководца в армии египетского сатрапа, после чего все македонские отряды изъявили желание остаться с ним. Вечером устроили всеобщий пир в честь Александра; на множестве вертелов жарились над лагерными кострами бараньи туши, а в кружки рекой текли вина из бесчисленных амфор. Уже на следующее утро сатрап и его новоявленный полководец встали во главе похоронного кортежа, и погребальная ладья Александра повернула на юг 8 сторону Нила.

Багоас, чье имя пока никем не упоминалось, последовал за процессией. Остальные персы отправились по домам, но он теперь находился от погребальных дрог еще дальше — в хвосте растянувшейся по дороге колонны египетских войск. Взобравшись на очередной холм, он увидел далеко впереди поблескивающий золотой конек сводчатой крыши. Однако занимаемое положение вполне устраивало Багоаса. Он выполнил свою миссию, его бог был удовлетворен, а он сам с радостью смотрел в будущее, надеясь еще послужить Александру в избранном им городе. Грек заметил бы в этой благостной безмятежности восторженность неофита, только что приобщенного к таинствам веры.

Караван Кинны приближался к Сардам. Мать и дочь не спешили, намереваясь прибыть туда на следующее утро — до начала жары. Слава о богатстве и роскоши их процессии дойдет и до Македонии, а значит, невеста царя должна появиться во всем блеске, чтобы покорить своих подданных, поэтому весь сегодняшний вечер они собирались посвятить приготовлениям к торжественному въезду в город.

Этот горный перевал охраняли громоздившиеся в придорожных утесах старые крепости, недавно несколько подновленные по велению Александра. Они проехали мимо высеченных на ровном участке скальной плиты таинственных символов и надписей, сделанных на неизвестном им языке. Судя по странным запахам и не менее странному виду путников, движущихся им навстречу, те принадлежали к различным варварским племенам. Финикийцев отличали подсиненные бороды, мочки ушей кариан оттягивали тяжелые серьги, купцов-богатеев сопровождали полуобнаженные негры-носильщики, чья чернота казалась пугающей для северных глаз, привычных разве что к рыжине веснушчатой кожи фракиских невольников. Иногда проходили одетые в шаровары персы. Вооруженные изогнутыми мечами, в своих украшенных затейливой вышивкой шапках они напоминали легендарных великанов-людоедов, которыми издавна пугали греческую детвору.

Эвридика с восторгом воспринимала все это как очередной этап захватывающего приключения, с завистью думая о том, сколько всего повидал Александр в своих странствиях по всему миру. Кинна, сидевшая рядом с дочерью под полосатым навесом, старательно поддерживала на лице радостное выражение, но она чувствовала, что решительность ее тает. Наряду с чужеземным говором встречных путников на нее подавляюще действовали непривычные пейзажи, загадочные памятники и полное отсутствие всего того, о чем она имела хоть какое-то представление. Если бы скрытые под черными покрывалами женщины, тащившие грузы вслед за ослами, на которых ехали их мужчины, проникли в ее мысли, они наверняка бы решили, что она впала в безумие. К тому же от сильной тряски двухколесной повозки, громыхающей по каменистой дороге, у нее разболелась голова. Кинна, конечно, знала, что мир огромен и что Александру за десять лет так и не удалось его пересечь, но дома на родных ей холмах это не имело никакого значения. Сейчас же, оказавшись всего лишь в преддверии бескрайнего Востока, она почувствовала, как разрушительно его непостижимое своеобразие.

Эвридику привел в восхищение вид древней крепости, и, обратив внимание матери на ряд высоких сигнальных башен, она спросила:

— Как думаешь, Сарды и впрямь раза в три больше Пеллы?

Да уж не меньше. Пеллу ведь начали строить наши деды, то есть ее основали всего пару поколений назад, а со времени основания Сард прошло уже, может, десять веков или больше.

Эта мысль удручила ее. Глядя на беспечную веселость дочери, Кинна подумала: «Я притащила ее сюда из дома, где она могла бы тихо и мирно прожить всю свою жизнь. Кроме меня, ей здесь даже не к кому обратиться. Ну ничего, я еще здорова и молода».

Близился вечер. Проводник сообщил, что до Сард осталось менее десяти миль. Вскоре им нужно будет подыскать место для лагеря. Солнце скрылось за горным хребтом, и на дорогу опустились сумерки. Придорожный склон, усыпанный крупными валунами, темнел на фоне красноватого неба. Откуда-то сверху донесся мужской голос:

— Пора!

Камни и глинистый сланец с грохотом покатились к дороге, опережая бегущих вниз мужчин. Атос, ехавший во главе кортежа, крикнул:

— Берегитесь, разбойники!

Вскоре караван окружило тридцать или сорок бандитов с копьями. На их фоне эскорт царской невесты, состоявший из десятка усердных, но очень старых и растерянных слуг, выглядел просто смешно. Те из них, что умели сражаться, вышли в оставку еще при Филиппе. Однако, будучи настоящими македонцами с въевшейся в них преданностью вассальной присяге, они с возмущенными криками бросились на вооруженных копьями негодяев.

Эхом разнесло по горам мучительное ржание раненого животного. Вместе с лошадью рухнул на землю и старый Атос; бандиты тут же придвинулись и закололи его.

С пронзительным воинственным кличем Кинна спрыгнула с колесницы, Эвридика встала бок о бок с ней. Уже держа в руках копья, они с привычной ловкостью заткнули за пояс подолы юбок и, прижав спины к тележке, слегка сотрясаемой испуганно топтавшимися мулами, смело встретили наскок врагов.

Эвридика испытала трепетное ликование. Наконец-то ей предстояло сражение, настоящая битва. Она догадывалась, что может произойти, если их возьмут в плен живыми, но это, скорее, лишь раззадорило молодую воительницу и укрепило ее боевой дух. К ней приближался светлокожий разбойник, с неделю не брившийся, судя по рыжей щетине. Грудь его защищала кожаная кираса, поэтому девушка прицелилась в