— Странно. Почему такие женщины всегда выбирают себе в мужья слизняков?

— Какие женщины?

— Такие, как она. Красивые, сильные, умные… Почему, а?

Обдумывая ответ, Дмитрий вынул из кармана сигарету. Машину сильно тряхнуло, и вместо рта фильтр сигареты с силой воткнулся ему в щеку, как будто господин главный редактор предпринял неудачную попытку выколоть себе глаз. Сигарета сломалась пополам, Светлов рассеянно сунул ее в пепельницу и вздохнул.

— Не знаю. Может быть, так проявляется материнский инстинкт? А может, не имея возможности по- настоящему конкурировать с мужчинами в бизнесе или, скажем, политике, они подсознательно стремятся доминировать хотя бы в семье? И потом, иначе, наверное, просто не может быть. В семье всегда сильный опекает слабого. Даже когда слабы оба, один все равно оказывается чуточку сильнее… Ты только представь себе семейку, состоящую из Дымовой и, к примеру, тебя! Вы же недели вместе прожить не сможете! Слушай, ты что, того?..

— Чего — того? — переспросил Филатов таким тоном, что Дмитрию сразу стало ясно: он прекрасно понял смысл вопроса, но показывать это не намерен.

Впрочем, такое неявное сопротивление говорило само за себя, так что иного ответа, в сущности, и не требовалось. Однако Светлову хотелось как-то разрядить царившую в машине тяжелую атмосферу. Филатов был человеком действия, и, когда он, как сейчас, впадал в задумчивость, Дмитрию становилось не по себе. Поэтому он сказал:

— Ну, того… Этого… Я вижу, она тебе понравилась, а?

— Это ничего не меняет, — отрезал Филатов, и Дмитрий пожалел, что полез к нему с расспросами: он предпочел бы вообще не получить ответа, чем услышать то, что услышал.

На протяжении следующих десяти минут они молчали, так как говорить было, во-первых, не о чем, а во-вторых, затруднительно. Лесная дорога напоминала разбитый танкодром, машину немилосердно швыряло вверх-вниз, как шарик на резинке, под полом крякали, трещали и ухали рессоры; то справа, то слева все время возникали какие-то просеки и колеи, уводившие вглубь леса, и Светлов только диву давался, как это Юрий до сих пор не заблудился в этой мешанине, выбрав не тот поворот. Он никогда не думал, что в лесу может быть такое количество дорог. Однако Филатов вел машину быстро и уверенно, ни разу не прибегнув к помощи диктофона, на который Димочка предусмотрительно записал сбивчивые объяснения аборигенов, рассказывавших, как проехать на третий кордон. Очевидно, точно такая же запись, только упорядоченная и очищенная от словесной шелухи, существовала у Филатова в мозгу, и он гнал машину вперед, сверяясь именно с ней.

Часы на приборной панели показывали девятнадцать двадцать. Посмотрев на них, Светлов обратил внимание на то, что зеленоватые цифры кажутся непривычно яркими на фоне сгущающейся темноты. В лесу уже царили густые предвечерние сумерки. Лишь вверху, над дорогой, светлела узкая неровная полоска неба, порой превращавшаяся в россыпь световых пятнышек, когда машина въезжала под полог плотно сомкнувшихся ветвей. Юрий включил фары, и два размытых желтоватых круга заплясали по неровностям дороги и по стволам деревьев. В свете фар придорожные кусты выглядели какими-то особенно рельефными и чересчур косматыми — не кусты, а сказочные чудовища, притаившиеся в ожидании добычи.

Потом лес расступился, и джип вылетел на просторную поляну, посреди которой они увидели то, что когда-то именовалось кордоном номер три, — приземистую, крытую замшелой дранкой бревенчатую избу, колодец с журавлем, вросший в землю сарай с провалившейся крышей, похожий на тощую корову с перебитым хребтом, и несколько корявых, умирающих от старости яблонь позади дома, слегка забрызганных розоватой пеной цветения. Посреди заросшего травой просторного подворья недалеко от колодца стояла ярко-оранжевая «копейка» с помятым бампером. В доме горел свет; второй машины, темно-синей «Субару», нигде не было видно, из чего Светлов сделал вывод, что они успели вовремя.

Очевидно, Юрий пришел к такому же выводу. У него даже лицо посветлело, и, когда он, остановив машину рядом с «копейкой» Дымова, выпрыгнул из нее и направился к дому, походка его была неторопливой и спокойной. Правда, в следующее мгновение Светлов заметил у него в руке пистолет и понял, что расслабляться рано.

Поднявшись на скрипучее, шаткое крыльцо, Юрий постучал, стараясь держаться так, чтобы не попасть под выстрел из глубины дома. Ему никто не ответил. Сделав Светлову знак оставаться на месте, Филатов пинком распахнул дверь и беззвучно исчез в темных сенях. Дмитрий остался стоять, тревожно озираясь по сторонам и не зная, чего ожидать.

Через некоторое время Филатов снова появился на крыльце, что-то с аппетитом дожевывая. Вместо пистолета в руке у него Светлов увидел двухэтажный бутерброд с ветчиной и салатными листьями.

— Угощайся! — рассеянно сказал Филатов, протягивая ему бутерброд. — Как говорится, отведай с писательского стола. Там этого добра много. Есть и водка, но это потом. Сначала надо выяснить, куда это наш гений подался, бросив на произвол судьбы такой роскошный ужин.

— А не отравлено? — спросил Светлов, с сомнением оглядывая бутерброд со всех сторон. Рот у него быстро наполнялся слюной.

Филатов молча пожал плечами и пошел к сараю, вертя головой чуть ли не на все триста шестьдесят градусов. В сумерках его фигура выглядела нечетким темным пятном, и Дмитрий пожалел, что они не захватили фонарь. Он двинулся вслед за Юрием, на ходу откусывая от бутерброда громадные куски и удивляясь тому, что драматические события нисколько не повлияли на аппетит.

На полпути Филатов остановился, почесал в затылке и вдруг, что-то надумав, быстрым шагом вернулся к джипу. В полумраке стукнула дверца, заворчал мотор, и вдруг нестерпимо ярко вспыхнули фары. Машина тронулась, осторожно прокатилась по двору и остановилась в метре от распахнутых настежь, вросших в землю ворот сарая.

Светлов понял, что им предстоит, и его передернуло. Ксерокопия рассказа Дымова лежала в машине, в кармане на спинке переднего сиденья. Там, в рассказе, лесной кордон был описан очень точно — и дом, и колодец с журавлем, и сарай. Именно сараю в рассказе уделялось наибольшее внимание, и Светлов молил бога, чтобы в данном случае описание хоть в чем-то разошлось с реальной жизнью. Потому что в противном случае им предстояло что-то очень неаппетитное…

Филатов вышел из машины, не заглушив двигатель. Он немного постоял рядом с открытой дверцей, вглядываясь в окутанный мраком лес с таким видом, будто собирался позвать притаившегося где-то там Дымова и предложить ему перестать валять дурака. Впрочем, если Нику Воронихину убил не Дымов, то и прятаться от гостей ему было незачем. Куда же он в таком случае подевался?

Передернув плечами, словно от озноба, Филатов шагнул в сарай, и Дмитрию ничего не оставалось, как последовать за ним. В сарае было светло, как днем, от включенных фар ворчавшего за воротами джипа.

Юрий остановился посреди обширного, пропахшего пылью, мышами и — почему-то — дымом помещения и огляделся.

— Смотри, — сказал он, указав Дмитрию на какое-то темное пятно на бревенчатой стене сарая.

Светлов подошел к стене, прикоснулся к пятну пальцем. Кончик пальца почернел. Дмитрий поднес его к лицу и понюхал. От пальца остро несло гарью.

— Сажа, — сказал он. — Здесь недавно горело.

Филатов кивнул и ткнул пальцем вниз. Светлов опустил глаза и увидел кучку закопченных стеклянных осколков и жестяной корпус керосиновой лампы. Горелое пятно расползалось от него в стороны и поднималось вверх по стене.

— Поджечь хотели, — сказал Филатов, отвечая на безмолвный вопрос Дмитрия. Как в кино — шваркнули лампой об стенку и выбежали вон. Хорошо, что керосина внутри было мало.

Он нагнулся, поднял жестянку и встряхнул. Изнутри не донеслось ни звука, лампа была пуста.

— Ну, так и есть, — сказал Юрий. — Керосин сгорел раньше, чем занялись бревна. Жизнь — не кино.

— Да, — согласился Дмитрий, — если бы дело происходило на экране, мы застали бы здесь такой пожар, что любо-дорого глянуть…

— А если бы сейчас был июль, а не май, все сгорело бы в лучшем виде, — добавил Юрий. — Бревна еще не просохли после весенних дождей.