Закона, запрещающего употребление наркотиков, тогда не существовало. Веществ, расширяющих сознание, в «TaMtAm’е» было навалом. Тем более что стоили они копейки. Пи-Си-Пи продавали то ли в три, то ли в шесть раз дешевле, чем водку. При этом от водки с утра у тебя будет болеть голова, а от этой штуки ты на несколько суток превращался в инопланетянина, и все вокруг говорили, что для здоровья Пи-Си-Пи совсем не вреден.

К 1994 году «TaMtAm» превратился в космопорт. Клуб был битком набит инопланетянами. Куча идей, причудливые лица, абсолютная свобода, безумное многообразие. Адекватных людей в клубе не было вообще. Охрана пропускала внутрь только инопланетян, а обычным людям на входе говорили:

— Извини, дружище! Тебе этот клуб не подходит.

Страна снаружи переживала трудные времена — а нам было наплевать. Мир агонизировал и изменялся по нескольку раз в день — но наш мир менялся еще быстрее. Заслуга «TaMtAm’а» состоит в том, что он показал целому поколению: можно обходиться без всего остального мира. Хочешь играть музыку? — наплюй на шоу-бизнес и просто играй! Хочешь быть свободным — приходи к нам и будь! Музыканты рок- клубовской волны пытались куда-то вылезти, пробиться, занять место, кому-то что-то доказать. Мы в «TaMtAm’е» чувствовали себя самодостаточными. У нас был клуб, а все остальное нам было не нужно.

В группе я начал играть с семнадцати лет. Мы исполняли жесткую музыку — трэш-металл. Слушали нас суровые, нахмуренные типы: агрессивный внешний вид, черная кожа, шипы и черепа. За этими черепами скрывались, может быть, самые искренние отношения из всех, что я встречал в жизни.

Знаешь, когда сотни крошечных ежей сбиваются в стаю, то иглы они упирают не друг в друга, а наружу — прямо в лицо миру. Наши слушатели выглядели как банда вурдалаков. Хотя на самом деле они были такими же, как я: растерянными и беззащитными. Теперь нас было много. Когда ты растворяешься среди других людей, страх перед жизнью исчезает сам собой. Это очень сильное ощущение: что-то общее, одно на всех. Каждый человек в косухе тебе брат. Каждый человек с длинными волосами — точно такой же, как ты. Ради этого отдать можно все на свете.

К середине десятилетия я все для себя понял. У меня больше не было работы, и я не собирался ее искать. Я знал, что больше не буду пытаться жить как все. Денег не было, жить было не на что плюс пик моего увлечения наркотиками… Впервые в жизни я был полностью свободен.

Вместе с двумя девчонками я снимал комнату в коммуналке на улице Восстания. Соседи считали, что по ночам мы занимаемся черт знает чем. На их мнение мне было глубоко наплевать. На выходные девушки ездили к папам и мамам и привозили оттуда хлеб, сахар и сливочное масло. Я со своими родителями не общался принципиально. Официально все трое числились работниками конюшни при Зоопарке. Чтобы не кинуться от недоедания, иногда воровал у лошадей морковку и колол себе в ноги витамин B₁₂.

Несмотря ни на что, я был счастлив. Тогда я еще не знал, что жизнь — это куда более сложная штука, чем всем нам казалось сперва.

Все (ну или почти все), что сегодня есть интересного в русской музыке, родилось именно в «TaMtAm’е». Первый раз в этот клуб меня привел кто-то из знакомых музыкантов. Помню, выступала группа «Swindlers», в которой на барабанах играл Кощей — нынешний барабанщик группы «Ленинград». Место показалось мне прекрасным. Люди слушали музыку, пили пиво и адекватно реагировали на то и на другое. Все прыгали, кричали, дрались и танцевали. Посреди тоскливого, с трудом выздоравливающего Ленинграда я вдруг встретил кусочек Европы.

Музыканты, которые делали «TaMtAm’у» лицо, были очень разными: от невменяемых рокабилов, приходивших в клуб с ножами и метровыми цепями, до скрипачей с классическим образованием, игравших экспериментальный джаз. От индустриальных нойзовых артистов до растаманов. Люди были очень разными, но все становилось частью целого, и клуб работал.

В начале 1990-х я жил от «TaMtAm’а» в десяти минутах ходьбы. Посещать его мне было очень удобно. Сперва я приходил туда как зритель. Практически каждую неделю я совершал для себя то или иное музыкальное открытие. Потом я сделал о «тамтамовских» музыкантах программу на радио. А еще через пару месяцев я перешел в клуб на работу. Понятие «работа в „TaMtAm’е“» было довольно расплывчатым. Официальной процедуры принятия не существовало. Зарплата, штатное расписание, часы работы — ничего этого тоже не было. Люди просто собирались и, кто чем мог, помогали клубу. Прежде всего это была тусовка, компания. Я познакомился с Севой Гаккелем, сошелся с остальными ребятами и стал принимать участие.

Как мне удалось подсмотреть во время путешествий, все музыкальные клубы живут исключительно от продажи алкоголя. И хотя я сам не пью, мне пришлось на свой страх и риск продавать пиво. Первое время перед каждым концертом мы покупали по пять ящиков.

Как-то осенью ко мне подошел молодой человек и спросил, на каком основании мы торгуем алкоголем. По физиономии было видно, что это мент в штатском. Лицензии у нас действительно не было. Я задал прямой вопрос: как эту ситуацию можно исправить? Он сказал, что очень просто — один ящик пива. Тогда я понял, что это один из соседей сверху.

Дело в том, что Молодежный центр был очень своеобразно расположен. Прямо над ним находилось милицейское общежитие. Не правда ли, крайне нелепое соседство? Заснуть во время наших концертов было невозможно. Менты спускались из общежития и шли в кафе, расположенное прямо под «TaMtAm’ом».

В кафе Молодежного центра собиралась очень странная компания. Я заходил в кафе, только если мне надо было переговорить с хозяевами по делу. Им не нравилось то, что я затеял. С моей точки зрения, любой предприниматель, увидев, что в его маленькое кафе вдруг стали приходить сотни людей, непременно использовал бы ситуацию и заработал кучу денег. Но они не увидели золотую жилу, которую мы вскрыли прямо перед их носом.

В тот вечер менты выпили свой ящик пива и пришли за вторым. Я сказал, что так не пойдет. Я не прав, что нелегально торгую, но они тоже не правы, что взяли у меня взятку, чему есть свидетели. Я знал, что платить какой-то внешней силе все равно придется. Но отдавать два ящика из пяти — это был перебор.

Менты пытались мне угрожать, но были настолько пьяны, что я просто не стал с ними разговаривать. На следующей неделе они пришли снова, но я уже не пошел у них на поводу и дал им всего две бутылки пива. Они чувствовали, что перегнули палку, и отстали.

Хозяину нашего помещения Саше Кострикину предложили место в Смольном. Он стал начальником какого-то отдела. Времени заниматься нами у него не оставалось. Все службы из Молодежного центра разбежались, театральные коллективы постепенно исчезли. Теперь весь первый этаж занимало кафе, а весь второй — мы.

Какие-то внешние враги рыли под Кострикина и пытались завладеть помещением. Владельцы кафе вдруг тоже перешли в наступление и предложили Кострикину убираться самому, поскольку рано или поздно они все равно завладеют всем зданием центра.

Для начала кафешники самовольно захватили большую комнату на первом этаже. Они поставили там кожаные диваны и стали собираться на тайные собрания. Если они сами не были бандитами, то уж как минимум были с бандитами связаны.

Все у них было на понтах. Теперь эти понты они начали демонстрировать нам. Им не нравилось то, что мы делаем, но они видели: в самой идее музыкального клуба рациональное зерно есть. Они стали настойчиво предлагать нам свою «крышу». Они видели, что хоть мы и делаем, с их точки зрения, неправильное дело, однако оно работает. Вот если бы сменить музыкальную ориентацию… и аудиторию… вот если бы в клуб могли ходить приличные люди…

Конфликтная ситуация усугубилась тем, что в фойе второго этажа случился пожар. Загорелся старый