Он проводит специальное исследование.

— Это Нэринг.

— Коули. Этим занимается Коули. К нему привозят буйных и маньяков со всей страны. Почему, по- твоему, здесь так мало пациентов? Ты считаешь, что кто-то будет вникать в обстоятельства перевода пациента, склонного к насилию и имеющего психические проблемы? Ты действительно так считаешь?

Тедди снова чиркнул двумя спичками.

— Я отсюда уже никогда не выйду, — сказал Нойс. — Один раз удалось. Второй не получится.

— Успокойтесь, успокойтесь. Как они вас нашли?

— Они знали. Неужели непонятно? Все, что у тебя на уме. Весь твой план. Это их игра. Отлично разыгранная пьеса. Все это, — его рука описала широкий круг, — придумано для тебя.

Тедди улыбнулся.

— И ураган они тоже устроили для меня? Отличный трюк.

Нойс молчал.

— Объясните, раз вы все знаете.

— Не могу.

— Естественно. Так что давайте без паранойи, о'кей?

— Ты часто оставался здесь один? — спросил Нойс, разглядывая его сквозь решетку.

— Что?

— Один. Как часто ты оставался здесь один с тех пор, как все началось?

— Постоянно.

У Джорджа бровь полезла вверх.

— Сейчас ты один?

— С партнером.

— И кто он, твой партнер?

Тедди ткнул пальцем в сторону верхнего этажа.

— Его зовут Чак, он…

— Попробую угадать, — перебил его Нойс. — Ты с ним прежде никогда не работал.

Тедди вдруг почувствовал, как на него давит этот каземат. Холод пробрал его до костей. На короткое время он потерял дар речи, как будто мозг перестал подавать сигналы языку. Наконец он вымолвил:

— Он федеральный пристав из Сиэтла…

— Ты с ним прежде никогда не работал, так?

— Это несущественно, — сказал Тедди. — Я знаю людей. Я знаю этого человека. Я ему доверяю.

— И на чем основано твое доверие?

На этот вопрос не было простого ответа. Как объяснить природу веры? Вот она есть, и вот ее уже нет. Во время войны были люди, которым на поле боя он бы доверил свою жизнь, а в миру не доверил бы им свой кошелек. А были люди, которым бы он доверил свой кошелек и даже свою жену, но не доверил бы им в бою прикрывать свою спину, не рискнул бы пойти с ними на задание.

Чак мог отказаться его сопровождать, мог отоспаться в мужском общежитии, пока все разбирали завалы после шторма, спокойно дожидаясь известия о приходе парома. Их миссия закончена, Рейчел Соландо нашлась. У Чака не было никакого резона, никакого интереса помогать ему в поисках Лэддиса или в его желании доказать, что в «Эшклифе» клятву Гиппократа превратили в посмешище. И тем не менее он здесь.

— Я ему доверяю, — повторил Тедди. — Не знаю, как еще сказать.

Нойс печально поглядел на него через решетку.

— Считай, что они уже победили.

Тедди помахал в воздухе догорающими спичками и бросил их на пол. Открыв коробку, он обнаружил там последнюю спичку. Нойс, по-прежнему стоявший у решетки, шумно принюхивался.

— Пожалуйста, — шептал он сквозь слезы. — Пожалуйста.

— Что?

— Не дай мне здесь загнуться.

— Не дам.

— Они уведут меня на маяк, ты же знаешь.

— На маяк?

— И вырежут мозг.

Вспыхнула спичка, и Тедди увидел, что Нойс вцепился в железные прутья и по его распухшему лицу текут слезы.

— Они не…

— Сходи туда. Погляди. И если вернешься живой, расскажешь, чем они там занимаются. Пойди удостоверься.

— Я схожу, Джордж. Обязательно. И я вытащу вас отсюда.

Нойс опустил голову и плакал, прижавшись к прутьям голым темечком, а Тедди вспомнил, как во время их последнего свидания в тюрьме он сказал: «Если меня вернут в это место, я наложу на себя руки», на что Тедди ему ответил: «Этого не будет».

Самая настоящая ложь.

Ибо Нойс, вот он. Избитый, сломанный, дрожащий от страха.

— Джордж, посмотрите на меня.

Нойс поднял голову.

— Я вытащу вас отсюда. Держитесь. Не делайте ничего непоправимого. Слышите меня? Держитесь. Я вернусь за вами.

Джордж Нойс улыбнулся сквозь слезы и медленно-медленно покачал головой:

— Ты не можешь одновременно убить Лэддиса и открыть всю правду. Придется делать выбор. Ты это понимаешь?

— Где он?

— Скажи, что ты это понимаешь.

— Я понимаю. Где он?

— Ты должен сделать выбор.

— Я не буду никого убивать, Джордж.

Глядя через решетку на Нойса, он сам поверил в сказанное. Если такова плата за то, чтобы этот доходяга, жертва страшной системы, вернулся домой, он отложит свою вендетту. Не откажется от нее, а перенесет на потом. В надежде, что Долорес его поймет.

— Я не буду никого убивать, — повторил он.

— Лгунишка.

— Нет.

— Она умерла. Отпусти ее.

Он прижался к решетке заплаканным улыбающимся лицом, держа Тедди под прицелом своих запухших глаз.

Тедди почувствовал комок в горле. Вот она сидит в июльской дымке, освещенная тусклым оранжевым светом фонарей, как это бывает летом после городского заката, и смотрит, как он паркуется у дома, и дети, на пару секунд прервавшие уличный бейсбол, возобновляют игру, а над ее головой выстиранное белье полощется на ветру, она смотрит, положив подбородок на запястье и отведя зажженную сигарету к уху, как он идет к ней, в кои-то веки с цветами, и сразу видно, что она его единственная любовь, его девушка, она смотрит, словно пытаясь запомнить его походочку, и эти цветы, и саму эту минуту, а ему хочется ее спросить, с каким звуком сердце разбивается от счастья, когда один вид любимого человека заполняет все твое существо, как не заполнит ни пища, ни кровь, ни воздух, когда тебе кажется, что ты был рожден для короткого мига и что вот он наступил, бог знает почему.

Отпусти ее, сказал Нойс.

— Я не могу. — Слова вышли какими-то ломкими, неестественно звучащими, а за ними, где-то в