нужность этой книги.
Но вопрос о нас — еще дискуссионный. Нас не пущают полонские-воронские* авторитетами двухрублевых тиражей.
«Но почему вас не читают в библиотеках?»
«Вас купят, если будет массовый спрос».
Так говорят библиотекари.
В Ленинграде* в клубе на Путиловском заводе я читал мое «Хорошо». После чтения — разговор.
Одна из библиотекарш радостно кричала из рядов, подкрепляя свою ненависть к нашей литературе:
— Ага, ага! А вас никто не читает, никто не спрашивает! Вот вам, вот вам!
Ей отвечал меланхолический басок из другого ряда:
— Покупала бы — читали бы.
Я спрашиваю библиотекаршу.
— А вы рекомендуете книгу читателю? Объясняете нужность ее прочтения, делаете первый толчок к читательской любви?
Библиотекарша отвечала с достоинством, но обидчиво:
— Нет, конечно. У меня свободно берут любую книгу.
Тот же бас опротестовывает учительшу:
— Врет она! Она Каверина* читать советует.
Я думаю, что нам не нужны такие библиотекари, которые являются хладнокровными регистраторами входящих и исходящих книг.
Ни один рабочий не разберется сейчас в шести-семи тысячах зарегистрированных федерацией писателях*.
Библиотекарь должен быть агитатором-пропагандистом коммунистической, революционной, нужной книги.
Библиотекаршу-агитатора я видел в Баку. Библиотекарша работала со второй ступенью. Учащиеся от чтения моих стихов резко отказывались. Библиотекарша сделала из разных стихов октябрьский литмонтаж и разучила его с чтецами чуть не насильно.
Вчитавшись, стали читать с удовольствием. После чтения стали отказываться от элементарных стихов.
«Чтение сложных вещей, — говорит библиотекарша, — не только доставило удовольствие, а повысило культурный уровень».
У нас хвастаются — литература расцвела садом.
Нужно, чтоб это дело не стало Садовой-Самотечной*.
Нужно ввести в наши русла вкус — вести его по Садовой без затеков в Собачьи переулки*. Меньше самотека.
Вкус приемщика (библиотекаря тоже) должен быть подчинен плану.
Ю. М. Стеклов* часто морщился на приносимые мной в «Известия» стихи:
— Что-то они мне не нравятся.
Думаю, что я отвечал правильно:
— Хорошо, что я пишу не для вас, а для рабочей молодежи, читающей «Известия».
Самый трудный стих, комментируемый двумя-тремя вводными фразами (что — к чему), становится интересен, понятен.
Мне часто приходится по роду своей разъездной чтецкой работы встречаться лицом к лицу с потребителем.
Картина платных публичных выступлений тоже показательна: пустые первые дорогие ряды — расхватанные входные стоячие и галерка.
Вспомним, что расхватывать билеты наших народных Гельцер, Собиновых* и других начинают с первых — душку виднее.
Если кто и займет на моем чтении перворядный билет, то именно он кричит:
— Вас не понимают рабочие и крестьяне!
Я читал* крестьянам в Ливадийском дворце. Я читал за последний месяц в бакинских доках, на бакинском заводе им. Шмидта, в клубе Шаумяна, в рабочем клубе Тифлиса, читал, взлезши на токарный станок, в обеденный перерыв, под затихающее верещание машины.
Приведу одну из многих завкомовских справок:
Дана сия от заводского комитета Закавказского металлического завода имени «Лейтенанта Шмидта» тов. Маяковскому Владимиру Владимировичу в том, что сего числа он выступил в цеху перед рабочей аудиторией со своими произведениями.
По окончании читки тов. Маяковский обратился к рабочим с просьбой высказать свои впечатления и степень усвояемости, для чего предложено было голосование, показавшее полное их понимание, так как «за» голосовали все, за исключением одного, который заявил, что, слушая самого автора, ему яснее становятся его произведения, чем когда он их читал сам.
Присутствовало — 800 человек.
Этот один — бухгалтер.
Можно обойтись и без справок, но ведь бюрократизм — тоже литература. Еще и распространеннее нашей.
[
Стихи с примечаниями*
Уважаемый Владимир Владимыч,
Если прилагаемые стихи для «Нового Лефа» подходят, не откажите их напечатать.
Не то укажите недостатки — буду очень благодарен.
Для ответа прилагаю 8-копеечную марку. С приветом
Мой адрес: г. Харьков, Толкачевская ул., 5 ДПС, корпус № 11, комната № 288, студенту ИНХ Л. Томашпольскому.
