'Тире, и точка, и тире, тире, тире, и точка…'
О черт! Давно ли генерал стал нежным ангелочком?
'Мой птенчик… Козочка моя… Мой свет… Моя звезда…' —
О дух милорда Уолсли! Кто сумел попасть туда? —
И штаб, как вкопанный застыл, и адъютант опешил;
Все стали, сдерживая смех, записывать депешу.
А Джонс как раз на этот раз писал жене своей
'Не знайся с Бенгсом, он ведь здесь распутней всех, ей-ей!'
И, гелиографом с горы безжалостно сигналя,
Из жизни Бенгса сообщал интимные детали;
Тире и точками жене он мудрый слал наказ…
Но, хоть Любовь порой слепа, у мира — много глаз.
И штаб, как вкопанный, застыл и адъютант опешил,
И генерал в седле краснел, читая, как он грешен;
И наконец промолвил он (что думал он, не в счет): —
Все это— частный разговор. Кррругом! Галоп! Вперед!—
И, к чести Бенгса, Джонсу он ни словом, ни взысканьем
Не дал понять, что прочитал в горах его посланье.
Но всем известно — от долин до пограничных рек, —
Что многочтимый генерал — распутный человек.
Пер. Г Бен
99. ДУРЕНЬ *
Жил-был дурень. Вот и молился он
(Точно как я или ты!)
Кучке тряпок, в которую был влюблён,
Хоть пустышкой был его сказочный сон,
Но Прекрасной Дамой называл её он
(Точно как я или ты.)
Да, растратить года и без счёта труда,
И ум свой отдать и пот,
Для той, кто про это не хочет и знать,
А теперь то мы знаем, — не может знать,
И никогда не поймёт.
Дурней влюблённых на свете не счесть
(Таких же, как я или ты),
Загубил он юность, и гордость и честь
(А что у дурней таких ещё есть?)
Ибо дурень — на то он дурень и есть…
(Точно как я и ты)
Дурню трудно ли всё что имел потерять,
Растранжирить за годом год,
Ради той, кто любви не хочет и знать
А теперь-то мы знаем — не может знать
И никогда не поймёт.
Дурень шкуру дурацкую потерял,
(Точно как я или ты),
А могло быть и хуже, ведь он понимал,
Что потом уж не жил он, а существовал,
(Так же как я и ты)
Ведь не горечь стыда, даже так — не беда
(Разве что-то под ложечкой жжёт!)
Вдруг понять, что она не хотела понять,
А теперь-то мы поняли — не умела понять,
И ничего не поймёт.
пер. В. Бетаки
100. МОЯ СОПЕРНИЦА
Я езжу в оперу, на бал —
И всё-то ни к чему:
Я всё одна, и до меня
Нет дела никому.
Совсем не мне, а только ей
Все фимиам кадят.
Затем, что мне семнадцать лет,
А ей — под пятьдесят.
Я то бледна, то вспыхну вдруг
До кончиков волос.
Краснеют щеки у меня,
А часто даже нос.
У ней же краски на лице
Где надо, там лежат:
Румянец прочен ведь у той,
Кому под пятьдесят.
Я не могу себя подать,
Всегда я так скромна!
О, если б только я могла
