(Десять тысяч людей к услугам,
а судов на морях и не счесть!
У подножья Патерностера — ошибиться нельзя никак—
И последний пузырь не лопнет, как тебе заплатит Мак.
За рейс в шесть недель — пять тысяч —
как лучший фрахтовщик судов
И Мак передаст тебе чеки, как только я буду готов.
Потом вокруг Макассара ты возвратишься один.
Мак знает, чего хочу я… И над «Мэри» я — господин.
Твоя мать назвала б меня мотом —
есть еще тридцать шесть кораблей,
Я приеду в своей карете — пусть ждет меня у дверей.
Вся жизнь я не верил сыну; он искусство и книги любил.
И он жил на отцовские деньги,
и отцовское сердце разбил.
Итак, ты мне не дал внука, тобою кончен наш род!.
Единственный сын наш, о матерь,
единственный сын наш, вот!
Харроу и Тринити Колледж, а я день и ночь в трудах
Он думает: я — сумасшедший, а ты —
в Макассарских водах.
Плоть моей плоти родная, во веки веков, аминь.
Первый удар был предвестником — призывом морских пустынь.
Но — дешевый ремонт дешевки —
(доктора говорят, я — больной.)
Мэри, а ты не явилась? Я всегда был ласков с тобой.
Ты ведь теперь бесплотна; и женщин встречал я в пути,
Но они были только женщины,
а я — мужчина. Прости!
Мужчине нужна подруга, понять это так легко.
Но я не делил с ними жизни, я только платил широко.
И что для меня пять тысяч! Я могу заплатить за мечту,
Бросить якорь близ Патерностера,
в моем последнем порту.
Я верую в Воскресенье; и Писанье читал не раз.
Но Вокингу не доверюсь; море надежней для нас.
Пусть сердце, полно сокровищ, идет с кораблем ко дну
Довольно продажных женщин, я хочу целовать одну.
Буду пить из родного колодца, другого источника нет,
Со мною подруга юности — и чёрт подери весь свет!
Я лягу в вечной постели (Дик, позаботься о том!),
Мак балласт разместит с дифферентом
на нос — и в волны потом,
Носом вперед, все глубже, огни горят в два ряда,
О днище пустого трюма глухо плещет вода
Негодуя, смеясь и ласкаясь, пениста, зла и темна,
Врывается в нижние люки, все выше растет она.
Слышишь! Всё затопило, от носа и до кормы.
Не видывал смерти, Дикки? Вот так умираем мы.
Пер А.Оношкович Яцына
76. СЕКСТИНА ВЕЛИКОГО БРОДЯГИ
Сказать по правде, все, какие есть
Счастливые дороги на земле
Я истоптал. А их ведь тьма, дорог!
Под одеялом чем потеть весь день,
Так лучше походить да поглядеть,
Покуда смерть-собака не взяла.
Живи, покуда яма не взяла,
Бродяжничай, покамест силы есть.
Не любопытно разве поглядеть
На то, как любят люди на земле,
И радоваться жизни каждый день,
И врать себе, что нет плохих дорог?
Давать и брать — к любой из двух дорог
Привыкни, а иначе — смерть взяла!
Жизнь вытяни одним глотком, как день,
Не жалуйся — все принимай как есть!
Не спрашивай, что можно на земле.
Хватай себе — раз любо. Что глядеть?
В дороге надо только приглядеть,
Где подработать для других дорог.
Трудяге всюду место на земле,
А неумеху лучше б смерть взяла!
Но ведь не век же вкалывать да есть,
Не на одно лицо всяк Божий день!
Переработаешь хотя бы день —
И уж не хочешь на людей глядеть.
И воду пить, и хлеб противно есть,
Пока не бросишь места для дорог.
Но вот огни на доках ночь взяла,
И ветер брат мне… Сладко на земле!
Жизнь — книга, и пока ты на земле,
Читай ее без отдыха весь день.
Но чую вдруг — тоска меня взяла
И на страницу тошно мне глядеть.
Других страниц хочу, других дорог —
Листай их, брат, покуда силы есть!