не только завоевавшего, но и во многом цивилизовавшего Родезию. а в значительной степени ещё начавшего цивилизовать как зулусское, так и бушмено-готтентотское население Южной Африки и прекратившего в основном кровопролития между этими народами.
Дело в том, что основное противопоставление у Киплинга идёт вовсе не по линии белый — цветной. А по линии человек долга или пустозвон. А речь об обязанности и долге — это идея поставленная во главу угла более четырёхсот лет тому назад кальвинистским течением протестантства, хотя и тогда уже она была не так нова…
«Я так и не смог понять, — писал в начале 20 века в своей автобиографии Леонард Вулф, служивший на Цейлоне в колониальной администрации, — то ли Киплинг лепил характеры своих героев по точному образу и подобию англо-индийцев, то ли мы сами лепили свои характеры по образцу киплинговских героев» 34
Но вернёмся ещё раз к стихотворению «За уроженцев колоний»:
Тут качали нас в колыбели,
В эту землю вложен наш труд,
Наша честь, и судьба, и надежда
По праву рожденья — тут!
……………………………………..
За наших чёрных кормилиц,
Чей напев колыбельный дик,
И — пока мы английский не знали —
За наш первый родной язык!
И автора таких строк кто-то осмеливался обозвать расистом?
Но однако, обратившись к этой теме, мы никак не минуем знаменитейшего начала «Баллады о Востоке и Западе», которое (в пер. Е. Полонской) советские критики в хвост и в гриву цитировали, когда хотели обвинить поэта в расизме, и в подчёркнутом восхвалении белого человека.
В «литературе соцреализма» выдумали, как известно, (не называя, разумеется) новый метод перевода — перевод идеологический.
И вот у Е. Полонской это стихотворение начинается так:
Да. Запад есть Запад, Восток есть Восток,
и с места они не сойдут (?).
Пока не предстанут небо с землёй на страшный Господень Суд
Но нет Востока и Запада нет — что племя, родина, род, (подч. мной- В.Б.)
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встаёт.
И те, из советских деятелей, кто приводил это русское четверостишие целиком, вешали на поэта кличку «космополит», а те, кто помнил только первые две строчки — кличку «расист и ницшеанец». И видимо вовсе не случайно появляются в этом переводе подчёркнутые мной, но отсутствующие в подлиннике слова: «что — племя, родина, род». Тут видно, может быть и неосознанное, желание советской переводчицы приписать поэту то, чего он вовсе не говорил, приписать разом и расизм и презрение к любому патриотизму заодно. Но в подлиннике мы читаем:
But there is neither East nor West, nor Border, nor Breed, nor Birth.
Итак слово родина в переводе Полонской появляется с той же целью, с какой убрано отсюда слово граница, а конкретные «племя» и «род» поставлены вместе чтобы вызвать у читателя некое пренебрежительное чувство (по ассоциации с русским фразеологическим оборотом «ни роду, ни племени»). Не говоря уж о том, что слово Birth несёт куда более широкий, более обобщённый смысл.
А теперь приведём эти строки в более точном (и главное неангажированном) переводе —
Запад есть Запад, Восток есть Восток — им не сойтись никогда
До самых последних дней Земли, до Страшного Суда!
Но ни Запада нет, ни Востока, ни стран, ни границ, ни рас,
Если двое сильных лицом к лицу встретятся в некий час! -
Но вернёмся опять к стихотворению «За уроженцев колоний»
Оно заканчивается строками, звучащими в пер. А. Оношкович-Яцыны названном «Туземец» вот так:
(Протянем же кабель, (встать!)
От Оркнея до Горна,
С петлёю, чтоб мир захлеснуть!
От Оркнея до Горна
С петлёю, чтоб мир затянуть!
Ну, скажем, замахнулся на мировой господство поэт! Какой агрессор!!!
А вот о каком кабеле идёт у него речь, — да и как это захлеснуть мир кабелем? Не заметил тут редактор книжки переводов Ады Оношкович-Яцыны, (1922 г) М. Л. Лозинский, а за ним и В. Стенич в 1936 г. простого непонимания переводчицей текста, вызванного, безусловно, не столько незнанием того, что в мире делается, сколько априорной идеологической причиной!
By the might of our Cabl-tow (take hands)
From the Orkneys to the Horn
All round the world…
Вот как эти и дальнейшие строки выглядят в нормальном, не идеологическом переводе:
За Телеграфный Кабель! (возьмёмся за руки!)
Проложенный в глубине морской,
Который свяжет Оркней и Горн,
Одной неразрывной петлёй
Вокруг земли!
Оказывается что кабель-то у Киплинга телеграфный, проложенный между Европой и Америкой! Никакое не орудие удушения всей земли, а новое средство связи! Итак, речь шла о трансатлантическом телеграфном кабеле, который свяжет разные континенты, ну, потому и радостный прогрессизм возведён поэтом на романтический уровень, что вполне сходно с настроениями незадолго до того столь же радостно приветствовавшего всякий технический прогресс Жюля Верна! Кстати, о трансатлантическом телеграфном кабеле Киплинг высказывается восторженно не в порядке ответвления темы расширения Империи, а
