говорит он и шевелит жирным лицом. – Итак, Луи, с чего ты взял, что не вырастешь?
Жирный Перес был мой самый большой враг, но даже он меня так не пугал, как Густав. Вы бы тоже испугались Густава, если б его увидели. Потому что у него под бинтами нет лица, и он так сильно кашляет, что его прямо тошнит, а иногда мне кажется, будто я его выдумал, чтоб мне было с кем поговорить. А если я его выдумал, то не знаю теперь, как от него избавиться, потому что, если кто-то засел в голове, как его оттуда вытурить?
Это невозможно ведь. Потому что они живут в головах.
На свете есть законы, и если их нарушать, то попадешь в тюрьму. Но еще есть секретные правила, прямо такие секретные, что про них все молчат. Например, секретное правило насчет домашних животных. Если у тебя маленькое домашнее животное, например, хомяк по кличке Мухаммед, и если он живет дольше положенного, а им положено два года, – тогда ты можешь, если охота, убить хомяка, потому что он твой. Это секретное правило называется
Жирного Переса нашел для меня Папa, а отдувалась Маман, потому что ей ведь приходилось меня возить. Папa был занят работой в облаках, он там объявляет:
Вообще-то я не знаю, почему он туда ходит. Я не знаю, что такое курсы по социализации.
Квартира Жирного Переса находится на Рю Мальшерб в Gratte-Ciel. Звонишь в домофон, Перес у себя дома нажимает кнопку, и дверь открывается, а на лестнице у лифта пахнет bouillabaisse[11] или иногда зеленой фасолью. Мы поднимались на четвертый этаж в старом скрипучем лифте, и мне сразу хотелось писать. Жирный Перес говорил, что это все от замкнутого пространства.
– У тебя небольшая клаустрофобия, – объясняет он. – Ничего ненормального: в замкнутом пространстве случается с детьми и даже с некоторыми взрослыми, им хочется освободить мочевой пузырь. Старайся терпеть.
Но каждую среду я все равно прямо с порога бежал в мерзкий Пересов туалет. Мочевой пузырь похож на надувной шар. Это
Если тебе платят деньги, нечего спорить.
Когда я возвращался из туалета, Маман говорила: пока, Луи, дорогой, я пошла по магазинам. Потом она уходила, и мы с Жирным Пересом разговаривали, и это стоило кучу евро из денежного автомата, который давал Папa деньги за то, что Папa сидел в кабине самолета. Иногда, когда Папa летает, стюардесса приносит ему кофе. Или, например, чай, а пиво или коньяк нельзя.
– Как тебе жилось, Луи? – спрашивает Жирный Перес.
– Если Папa будет пить пиво или коньяк, его могут уволить из «Эр Франс».
Жирный Перес – он старый, ему лет сорок, и у него большое толстое лицо, как у младенца. Если тыкнуть в лицо булавкой, оно лопнет, и оттуда брызнет желтая гадость.
– Что ж, пожалуй, ты прав, – говорит Жирный Перес. – Твоему Папa вообще нельзя принимать алкоголь. Летчикам это строго запрещено. Но ты не ответил на мой вопрос, Луи.
Вопрос Номер Один у Переса всегда одинаковый –
– Сегодня мне так надавали! – говорю я.
– Ну, рассказывай.
– На уроке столярного дела. Я мастерил винтовую лестницу из бальзы, уменьшенную такую модель. И тут ко мне подходят восемь громил и говорят: эй ты, Чекалдыкнутый. И у них в руках молотки, а у самого здоровенного еще и ажурная пила. Он схватил меня за шкирку и засунул мою голову в тиски. А потом они начали вбивать в мой череп гвозди.
– Ой, – говорит Жирный Перес.
Какой же он мерзкий. И лопух. У нас ведь нет уроков по столярному делу, это у моего папы они в детстве были. У нас вместо труда – урок информационных технологий, это гораздо полезнее, потому что можно стать хакером.
– Больно было ужас как. И еще тот громила собирался отпилить мне голову своей ажурной пилой, но тут подошел мсье Зидан,[12] наш учитель по труду. Он раньше был звездой футбола. Но самое ужасное, что наказали меня. Без врак.
– Почему наказали тебя, а не этих громил? – спрашивает Жирный Перес. – Просто интересно.
– Потому что громилы всегда побеждают, к тому же кругом была моя кровь. Охота футбольным звездам вытирать за другими кровь – у них ведь куча призов и Кубок Мира. Когда я вытащил голову из тисков и пошел по коридору в туалет, за мной по полу капала кровь. Зеленая. Это его и взбесило.
– А почему кровь-то зеленая?
– Потому что у меня лейкемия, а после химиотерапии кровь становится зеленой. Вы разве не знали? А я думал, что вы ученый.
– Зеленая кровь, лейкемия… Чудеса! Рассказывай дальше, – говорит он.
Надо было назвать его не Жирным Пересом, а Мсье Рассказывай Дальше. Или Мсье Тупицей, Придурком, Лопухом, Жопой.
И все равно говорить я могу что угодно, потому что любые чувства разрешаются. Дети должны свободно проявлять эмоции, даже негативные. Этот мир безопасен и тра-ля-ля.
Ха-ха, шутка.
А теперь слушай меня, Жирный Перес. Сейчас я буду задавать вопросы.
Вопрос Номер Один: когда я в школе, к тебе приходит моя мама?
Вопрос Номер Два: Когда она тебе рассказывает про себя и папу, под тобою скрипит кресло?
Вопрос Номер Три: Вы делаете после этого секс?
Если в этот момент со мною был Перес, его кресло говорило:
– Устроим в выходные что-нибудь замечательное, – говорит она. – В честь нашего дня рождения.
У нас почти одинаковый день рождения, и еще у нас был почти одинаковый день умирания, когда я рождался. Я родился 7 апреля, а мама на два дня раньше, так что мы с ней почти близнецы и нужны друг другу, иначе нам смерть. Наши дни рождения мы справляем одновременно, между 5-м и 7-м апреля. Мне исполняется девять, а маме сорок, это называется Четыре О! Папa приезжает из Парижа – он там вроде как живет теперь со своей зловредной мамой Люсиль. Мне подарят кучу подарков и нового хомячка. Его зовут Мухаммед, как его предшественника. Он будет жить в той же клетке и делать свои дела в ту же коробочку из-под повидла. Я всех своих хомячков называю Мухаммедами, это имя очень им подходит, Папa говорит,
