пассажирок первого класса (вагон для некурящих) — несчастных измотанных старушек, закутанных в клетчатые шали. А рядом с ними колышется море рыжих абердинских голов. Ах, эти кроткие улыбки — так улыбаться умеют только шотландцы! Очень скоро эти неунывающие острословы двинутся на перекладных дальше — в свой любимый гранитный «до-ом».
Самые невероятные поезда приходят на йоркский вокзал. Здесь можно увидеть надпись на вагоне «Йовил» или, еще того лучше, «Дорчестер». И остается лишь гадать, каким непостижимым образом они попали сюда, на север Англии. Диковинный топографический винегрет из «Пензанса», «Тонтона», «Бристоля», «Оксфорда» и «Донкастера», похоже, является привычным блюдом для станционных служащих. Они всех гостеприимно приветствуют под стеклянными сводами вокзала.
На платформах Йоркского вокзала разыгрывается вечная комедия жизни. Но мне хочется пригласить вас на задворки этой сцены — в паровозные депо, где вы познакомитесь с подлинной драмой. Именно сюда стремятся все локомотивы, эти огромные железные «леди», которые ждут, чтобы их холили и лелеяли. Их встречают люди с покрасневшими от угольной пыли глазами и почерневшими от копоти лицами. Именно они своими руками в промасленных рукавицах ощупают и огладят наших привередливых красавиц, наведут на них лоск, прежде чем выпустить в дальнейший путь.
Здесь, в Йорке, транзитные поезда меняют локомотивы. Депо № 4 представляет собой огромный учебный плац, на котором собрались целые роты зеленых великанов. В самом центре находится поворотный круг, а вокруг него — подобно спицам в колесе — расположились десятки паровозов. Они нетерпеливо пыхтят (и вправду как живые), дожидаясь своей очереди — чтобы поскорее пройти этот круг и выйти на ночную работу.
Позади 4-го депо стоит депо № 3, в котором обслуживается техника попроще. И, наконец, депо № 1, куда загоняют и вовсе мелкие, неказистые паровозики. Время от времени здесь появляется допотопная машина не поддающейся опознанию категории — с медным колпаком, напоминающим блестящие шлемы пожарников, и с высоченной дымовой трубой. Даже местные старожилы пренебрежительно фыркают, поглядывая в сторону нелепого пришельца.
— Ну и ну! — шипят одни с презрением. — И кто же выпустил это чудовище из музея?
— Как там поживает мистер Стефенсон, дорогуша? — издеваются другие.
И все обитатели депо № 1 закатываются язвительным смехом.
Да уж, местная публика не чета зеленым олимпийцам из 4-го депо! Те-то красавцы хоть куда: начищенные бока сверкают, новенькие шатуны поблескивают от свежей смазки, топки забиты первоклассным углем, бойлерные трубы чистенькие, как свисток. Им и в голову не придет опускаться до злословия и перемывания чужих косточек, которым развлекаются сплетники из соседнего депо. Защищенные своим неоспоримым превосходством, они напоминают гвардейцев на общевойсковом параде.
Со всех сторон их окружает пропахший дымом и маслом полумрак депо. Олимпийцы терпеливо дожидаются своего часа — изящные, как скаковые лошади; мощные, как породистые рысаки; чуткие и покладистые, как женщины. Они выжидающе поглядывают в сторону человека возле пылающей топки и уносятся мыслями к далеким городам. Впереди их ждут Лондон и Шеффилд, Ньюкасл и Манчестер. Они тихонько урчат, как закипающий чайник, и пропускают мимо ушей сторонние разговоры.
А соседки все не унимаются.
— Нет, вы видели этот «Пасифик» с наружными подшипниками? Совершенно дурацкий вид! На его месте я бы постыдилась…
— А вы слышали, что сказал ремонтный вагон Поклингтонскому поезду?
— Нет! — с жадным возбуждением. — А что?
— Ах, не будь я такой воспитанной леди (вы же знаете, однажды мне довелось побывать на пригородном вокзале Кингс-Кросс?)… ну, да ладно, скажу. Это касается поезда «семь — шестнадцать», который вез Кубок в Лондон. Только смотрите, дорогуша, никому не повторяйте…
Тихие, завистливые перешептывания смолкают, когда из 4-го депо доносится резкий металлический скрежет. Это ожил один из олимпийцев — огромный локомотив Z-типа. Он двинулся к поворотному кругу, немного потоптался, а затем рванулся на освободившийся путь. «Прощайте! — прокричал он оставшимся. — Вперед, на Шеффилд!» И устремился в ночную темноту — туда, где призывно помигивали зеленые огни, и разматывалась стальная лента рельсов…
В полутемном депо царило молчание, которое нарушалось лишь потрескиванием угля в топке. Медленно тянулись минуты, складываясь в часы. Затем откуда-то издалека донесся низкий гудок и нарастающий стук колес. Все ближе, ближе… И вот — словно вспышка метеорита! — по главному пути промчался огромный зеленый «Пасифик». Оглушительный шум, стремительное мелькание освещенных окон. И снова все стихло. Наверное, по контрасту, тишина кажется еще глубже; темнота — еще чернее.
И тут один из олимпийцев не выдерживает.
— Едет на Кингс-Кросс и опаздывает на целых шесть минут! — возмущается он. — Клянусь моими шатунами…
— Ну, уж ты-то с твоими шатунами никогда не бывал на Кингс-Кросс, — мягко осаживает глубокий бас.
Все молчат, не возражают. Никто не смеет оспаривать мнение уважаемого «Пасифика»!
Никто, за исключением старого обшарпанного состава, который самым нахальным образом вмешивается в беседу небожителей.
— Пикш-пикш-пикш… Пикша-и-камбала… Пикша-и-камбала… Пикша-и-камбала! — сиплый, астматический гудок оглашает ночную тишину, когда неказистый поезд проезжает мимо депо № 4.
В город привезли рыбу из Халла!
Зеленые олимпийцы один за другим проходят поворотный круг и покидают депо. В этот миг они напоминают стальных рыцарей, отправляющихся на поиски приключений. Некоторым из них предстоит увидеть, как поднимается солнце над голубыми холмами Шотландии. Другие, наоборот, устремятся на юг, увозя в своих недрах мужчин, женщин и множество различных товаров. Но куда бы ни направлялись поезда, во главе их всегда будет стоять самый важный человек — тот самый, который холит и лелеет своих подопечных. Этот человек с грубым, покрасневшим от жара паровозной топки лицом стоит в головной кабине и ловко управляется с целой кучей металлических рычагов и манометров. В то же время его помощник, перегнувшись через поручни, зорко смотрит вперед — туда, где извивается стальная лента дороги…
— Если хотите, чтоб все было хорошо, — скажет любой начальник станции, — то есть никаких аварий, расследований и прочих неприятностей, никогда не разлучайте машиниста с его локомотивом.
А еще в Йорке есть мертвая станция.
Сегодня к ее платформам не прибывают поезда, по мощеным дорожкам не проходят люди. Чтобы взглянуть на нее, достаточно взобраться на стену напротив действующего вокзала. Посмотрите вниз, и прямо позади безобразного мемориала сэра Эдвина Лютиенса вы увидите мертвую станцию, о которой я говорю. В прошлом, когда Йорк играл роль конечного пункта назначения, здесь кипела оживленная жизнь — это была главная железнодорожная станция города. По этим булыжникам прохаживался Чарльз Диккенс и другие знаменитые англичане. В викторианскую эпоху, если нашим предкам зачем-то требовалось попасть в Шотландию, то они поступали именно таким образом: доезжали на поезде до Йорка, а отсюда уже на экипажах отправлялись на север.
Движимый любопытством, я пришел на заброшенную станцию. Мне хотелось увидеть все собственными глазами. Здесь царили упадок и запустение. Маленький, непритязательный вокзал, на котором гуляли неизбежные сквозняки. Звук ветра живо напомнил мне шорох старомодных кринолинов. Я почти уверен, что в полночь на день рождения Джорджа Стефенсона на станции появляется призрачный поезд с шестифутовой дымовой трубой. Поблескивая пузатыми боками, он медленно вползает на платформу, и встречать его выходит целая толпа привидений.
Однако остальное время здесь ничего не происходит. Мертвый покой, который царит на старой станции, лишь изредка нарушает прилетевший издалека гудок скорого поезда, который уже через четыре часа будет в Лондоне.
