Вернемся к этому вопросу, когда она уедет из города».

Как только Джекки с сестрой уехали в Италию, фотографов вызвали в Овальный кабинет, где они смогли сфотографировать маленького Джона, сидящего под президентским столом. Когда первая леди вернулась, Сэлинджер рассказал ей о случившемся. Джекки начала кричать, что муж не имеет права эксплуатировать ее детей.

«Подождите, вам понравятся фотографии», — заверил ее Сэлинджер.

«Вы всегда так говорите», — фыркнула она.

Охрана тайны семейной жизни стала просто манией у Джекки, и она велела посадить возле Белого дома рододендроны, которые скрывали бы площадку, на которой играла Каролина. Она приказала агентам секретной службы конфисковывать пленки у фотографов, которые фотографируют без разрешения.

Истории о любимых животных детей также сводили ее с ума. Прочитав дурацкую статью о Чарли, вельш-терьере семьи Кеннеди, она бросилась искать псаря. «Никогда больше не позволяйте делать ничего подобного этим любопытным репортерам, — кричала она. — Меня тошнит от их статей, и я не хочу, чтобы вы рассказывали обо мне этим ведьмам».

Пресса, со своей стороны, прилагала все больше усилий, чтобы писать о Кеннеди. Появлялись статьи о Каролине и маленьком Джоне, об их любимых хомячках Мерибел и Блюбел, котенке Томе, их желтой канарейке Робине, о пони Макарони и белом щенке Пушкине — подарке Никиты Хрущева.

«Меня просто чертовски тошнит, когда я читаю о Макарони», — сказала Джекки Сэлинджеру.

Когда один фотограф отправился за Джекки в Миддлбург и сфотографировал тот момент, когда она упала с лошади, супруга президента немедленно позвонила в Белый дом. Она сказала своему мужу, чтобы он запретил фотографам снимать ее.

Кеннеди возражал: «Когда первая леди падает на свою задницу, это является новостью, представляющей интерес для всей страны». Этот фотограф продал свою фотографию журналу «Лайф» за 13 000 долларов.

К счастью для Джекки, когда она упала второй раз, поблизости не оказалось фотографов. Ее лошадь оступилась, и она упала вперед головой, потеряла сознание, прикусила язык и вся побледнела. Когда к ней подскакал следующий за ней всадник, она встала, отряхнула пыль, села на коня и помчалась дальше.

«Слава Богу, что эти чертовы фотографы не сфотографировали меня в этот момент», — вздохнула она.

Тяжело переживая то, что она постоянно является объектом всеобщего внимания, Джекки говорила, что чувствует себя как бы сумасшедшей. Она презирала титул первой леди и злилась, когда ее так называли. «Прошу вас, мистер Уэст, — говорила она главному дворецкому, — пусть меня не называют первой леди. Это похоже на кличку лошади. Сообщите телефонисткам да и всем другим служащим, чтобы ко мне обращались как к миссис Кеннеди, а не как к первой леди».

Ей также очень не нравилось, когда ее в печати называли Джекки. «Нельзя обращаться так фамильярно к жене президента, — говорила она. — Почему меня величают этим мальчишеским именем, если у меня есть свое замечательное имя».

Она велела Сэлинджеру сказать репортерам, чтобы они обращались к ней публично как к Жаклин Кеннеди или миссис Джон Ф. Кеннеди, но ни в коем случае не Джекки. Фотографам также были даны инструкции. Им не разрешалось фотографировать первую леди с сигаретой в руках. Президент поддержал это, так как ему не нравилась привычка жены без конца курить сигарету за сигаретой.

«Он наезжает на меня постоянно за то, что я курю», — говорила Джекки.

Ненавидя титул первой леди, она не хотела играть роль, положенную хозяйке Белого дома. «Какого черта я должна заниматься благотворительностью, если у меня полно домашних дел? — спрашивала она. — Я просто пошлю в больницы фрукты, орехи и цветы».

В качестве первой леди Джекки отказывалась посещать политические мероприятия. «Бедняга Джек, — говорила она одной подруге. — Он думает, что если я не стану посещать эти благотворительные политические сборища, то его подвергнут импичменту». Она отказывалась от всяческих официальных приемов и игнорировала все, что ей казалось скучным и бесполезным. Это относилось и к голосованию.

Вместо того чтобы поехать с президентом в Бостон участвовать в ноябрьских выборах, Джекки осталась в Глен Ора. «Джек не баллотируется, так зачем я должна голосовать? — спрашивала она у подруги. — Мне плевать, кого там выберут в конгресс или сенат».

Несмотря на то, что ее муж уделял большое внимание правам человека, Джекки отказалась посетить собрание Совета негритянских женщин. Она говорила Тиш Болдридж: «Пошли им поздравление от моего имени».

И она отправилась в свое вирджинское поместье охотиться на лис. Впоследствии она послала вместо себя Тиш. «Не переношу этих глупых женщин».

Джекки презирала тупых жен сенаторов и никогда не посещала их собрания. Как только она попала в Белый дом, то отказалась иметь с ними какие-либо отношения. Боже, как она издевалась над ними, высмеивала их! Она говорила, будто леди Берд Джонсон была таким голубком, что побежала бы по улице голой, если бы Линдон захотел этого.

Клуб конгресса в Вашингтоне, состоящий из жен сенаторов и конгрессменов, традиционно устраивал ленч в честь первой леди. В тот день, когда там должна была появиться Джекки, она отказалось прийти туда. Таким образом, появиться пришлось самому президенту, чтобы не обидеть жен людей, на которых он полагался в своей реформаторской деятельности. За несколько минут до того как он пришел сообщить, что его жена нездорова, женщины увидели фотографию в газете, на которой первая леди находилось в нью- йоркском балете.

«Не лучше ли ей было бы прийти сюда и сказать нам несколько слов, ведь мы так любим ее», — сказала одна из жен конгрессменов, увидев фотографию.

Женщины несколько недель собирали деньги, чтобы купить Джекки духи за 150 долларов и бесценные миниатюрные предметы мебели, символизирующие реставрацию Белого дома. Хотя эти 965 женщин пришли в восторг от речи президента, они все же обиделись на то, что первая леди так и не показалась. Когда Джекки должна была встретиться с иностранными студентами, посетившими Белый дом, она сказала пресс-секретарю, что лежит в постели больная. Через несколько минут она выскользнула через черный ход вместе с французским министром Андре Мольро, чтобы пойти в Национальную художественную галерею.

Опять-таки, когда президент Эквадора прибыл в Вашингтон, чтобы познакомиться с великолепной первой леди, президент Кеннеди извинился перед ним, сказав ему, что она нездорова. На следующий день фотографы поместили в газетах снимки, на которых она каталась на водных лыжах в Хианнис Порт вместе с астронавтом Джоном Гленом.

«Когда он настаивал, чтобы Джекки обязательно появилась на каком-нибудь официальном приеме, он всегда сожалел об этом, ибо она приходила или слишком рано или опаздывала, — рассказывает помощник президента. — Однажды Кеннеди настоял на том, чтобы жена приняла группу жен журналистов и издателей, собравшихся на совещание в Вашингтоне. Она пригласила женщин на чай в Голубую комнату, опоздала на пять минут, пробыла минут двадцать и исчезла, не сказав никому ни слова. Позднее, открывая цветочный магазин в Вашингтоне, что входило в обязанность первой леди, она пробыла там лишь 15 минут».

Лидеры демократической партии вскоре стали настаивать на том, чтобы первая леди появлялась на публике так же часто, как и Элеонора Рузвельт.

Они хотели, чтобы она посещала заведения для умственно отсталых, благотворительные базары и помогала бы своему мужу в политической деятельности.

Но Джекки отказалась.

«Я хочу заниматься семьей и детьми, — говорила она. — Если я займусь общественной деятельностью, то у меня не останется времени на детей, а они для меня — самое главное в жизни. Мой муж согласен со мной в этом».

Каждые четыре дня в неделю она уезжала в свой домик, который снимала в штате Вирджиния, а хозяйкой Белого дома на это время оставалась одна из сестер президента или его мать.

«Люди говорили мне, что я должна делать кучу дел в качестве первой леди, — говорила она Нэнси