сможет обеспечить выполнение всех ваших приказов.
Кортео поспешно вышел из комнаты, оставив Барзано, Дженну Шарбен, Алмерза Чанду и Миколу Шонаи наблюдать через бронированные стекла губернаторского кабинета за готовящимся к решающей схватке городом.
В воздух поднимались клубы выхлопных газов десятков танков, и Барзано понимал, что рано или поздно их пушки ударят по городским стенам.
— Арбитр Шарбен!
— Да? — встрепенулась она, поворачиваясь к инквизитору.
— Я хочу, чтобы вы сопроводили губернатора к её личному челноку. Затем вам надлежит отправиться с ней на крейсер «Горе побеждённому».
Лицо Миколы Шонаи окаменело, и она сложила руки на груди.
— Инквизитор Барзано, это переломный момент в истории моей планеты, и вы хотите, чтобы я сбежала? Мой долг сейчас — быть здесь и провести мой народ через все испытания, какими бы трудными они ни оказались.
— Я понимаю, Микола, и в обычных обстоятельствах я бы согласился с вами, но наши враги показали, что могут дотянуться до самого защищённого убежища и нанести по вам удар. Я отправляю вас на крейсер ради вашей безопасности, пока не буду уверен, что дворец надёжен. Если то, что мы сейчас наблюдаем за окнами, — начало полномасштабного мятежа, то логика говорит о том, что на вашу жизнь будут и другие покушения.
— Но ведь мы здесь хорошо защищены? Сержант Леаркус заверил меня, что я в полной безопасности.
— Я не сомневаюсь в возможностях сержанта, но со мной не нужно спорить. Вы направляетесь на крейсер «Горе побеждённому», и все.
— Нет, — заявила Микола Шонаи. — Я не оставлю Павонис, убегая от опасности, словно испуганное дитя. Я не подведу больше свой народ. Я не побегу, я останусь, и если это подвергает мою жизнь опасности, значит, так тому и быть.
Глубоко вздохнув, Барзано принялся двумя руками тереть свои виски. Лицо Шонаи светилось такой решимостью, что инквизитор понял: если он твёрдо намерен отправить её на челнок, то придётся приказать Леаркусу сгрести её в охапку и тащить туда силой.
— Хорошо, — сдался он, — но дайте мне слово, что, если положение будет ухудшаться и оставаться здесь будет слишком опасно, вы позволите нам переправить вас на крейсер.
На мгновение он подумал, что губернатор откажется, но в конце концов она кивнула:
— Хорошо, если положение здесь станет слишком опасным, я соглашусь на ваше требование.
— Благодарю вас, это все, о чём я прошу, — сказал Барзано.
Когда открылась дверь камеры и угрюмый надзиратель сообщил, что семья Аброгаса решила-таки уплатить за него штраф, это оказалось лучшей новостью, которую мог припомнить Бошамп за последнее время.
Его голова просто раскалывалась от боли. Он щурился, когда его вели по бесконечному, залитому светом коридору, мимо железных дверей камер, натыканных по всей его длине.
Он уже ощущал своё превосходство над теми несчастными, кто всё ещё оставался запертым в камерах. Быстрая уплата штрафа из разбухших фамильных сундуков — о таком они не могли и мечтать.
Сейчас он соображал несколько лучше, чем за многие предыдущие месяцы, а потому поклялся себе не налегать больше на опиатикс и, быть может, даже отказаться от него вообще.
Аброгаса провели по нескольким ничем не отличающимся друг от друга коридорам, зарегистрировали в нескольких кабинетах и заставили подписать какие-то бумаги — он их и читать даже не стал. И вот наконец ему было разрешено покинуть этаж, на котором содержались заключённые.
Настроение Аброгаса ещё больше улучшилось, когда он вошёл в лифт со свёртком своей одежды в руках. Одежда, правда, оказалась настолько грязной, что он сомневался, смогут ли его верные слуги вывести с неё пятна.
Когда двери лифта открылись, Аброгас от предвкушения свободы облизал губы. Его опять повели по безликим коридорам — свобода была уже совсем рядом. Но в итоге он очутился в простой комнате с обшарпанным столом и привинченными к полу стульями. Арбитр толкнул его на один из стульев и сказал только одно слово: — Жди.
Бошамп Аброгас кивнул и скрестил на груди руки, водрузив ноги на стол. Прежняя надменность и развязные манеры понемногу начали возвращаться к нему. Прошли долгие минуты, и Аброгас забеспокоился. Он расхаживал по крошечной комнатке взад и вперёд, его нетерпение нарастало. Устав ходить, он снова уселся на стул и в этот момент услышал звук открывающегося замка.
Вошёл новый арбитр, а вслед за ним — человек крупного телосложения в длинной мантии, с короткой, тщательно ухоженной бородкой. Вновь прибывший нёс металлический ящик, на лацкане у него был значок картеля Аброгас, но Бошамп его не узнал.
Арбитр вышел, а человек сел напротив Бошампа и, поставив ящик на стол, придвинул его к Аброгасу:
— Я Тирьен Хирас, мой лорд. Я пришёл, чтобы отвезти вас домой.
— Что ж, давно уже пора! — раздражённо выпалил Бошамп. Будь он проклят, если проявит благодарность по отношению к слуге! Указав на ящик, он спросил: — А это что?
— Я взял на себя смелость расписаться за ваши личные вещи, мой лорд, — ответил Хирас, открывая ящик. Внутри лежала толстая пачка денег, драгоценности, колода карт и…
Глаза Бошампа округлились при виде простого чёрного ингалятора для опиатикса, который перед самым арестом во Флеш-баре опустила в его карман женщина с волосами цвета воронового крыла. Аброгас хитро улыбнулся, но взял ингалятор только после того, как разложил по карманам остальные вещи. Бошамп решил в конце концов быть великодушным и кивнул Хирасу:
— Благодарю, гилдер Хирас. Сегодня вы оказали своему руководителю большую услугу.
— Это мой долг, мой лорд, — произнёс Хирас, поднимая пустой ящик и вставая со своего стула. Обойдя Аброгаса, он постучал в дверь. — Я верну это офицерам, и затем мы отправимся, мой лорд.
— Только поскорей, мне не терпится оказаться дома.
Дверь открылась, и Тирьен Хирас поспешно вышел.
Вновь оставшись в одиночестве, Бошамп ощутил в своей потной ладони приятную тяжесть ингалятора и провёл рукой по квадратному подбородку, чувствуя, как внутри его растёт желание поскорее…
…Нет, нельзя. Не здесь. Не в здании Адептус Арбитрес. Должно быть, здесь есть скрытые видеозаписывающие устройства.
Но было слишком поздно, мысль об опиатиксе уже полностью овладела им.
Отлично! Это будет его крошечной местью Адептус Арбитрес, нарушение их закона на их же территории. Эта мысль показалась Бошампу слишком забавной, чтобы ей противиться, и он гаденько хихикнул, ощущая непреодолимое желание поглотить весь опиатикс, содержащийся в ингаляторе, одним гигантским вдохом.
Но это было бы слишком глупо, его опять швырнут в камеру. Особенно если он такой же сильный, как первая порция, после которой он и был арестован.
Нет, всего лишь маленькая затяжка.
Ну, может, чуть-чуть больше.
Не больше половины.
Бошамп поднял руку ко рту, словно собираясь зевнуть, и сунул наконечник ингалятора в рот. Он ощутил пластиковый вкус мундштука, почувствовал знакомое предчувствие первой волны наслаждения перед тем, как нажать кнопку дозатора и сделать вдох.
Горячие зерна опиатикса хлынули в его горло и лёгкие.
Бошамп сразу же понял: что-то не так.
О Император, что за дьявольщина?
Но Бошампу Аброгасу было уже слишком поздно думать и о дьяволе, и об Императоре.
Огненный жар охватил его тело, словно не кровь, а расплавленный свинец вдруг побежал по его венам, и нестерпимая острая боль пронзила его спинной мозг. Ноги Аброгаса судорожно тряслись, а руки, ломая
