председателю господину Миклеско достаточно будет указать на Батава-Кастру древних[58]. Епископ Пассау, которому принадлежит также титул архиепископа Лорхского, рекомендует соблюдать пост каждую пятницу и в канун больших церковных праздников, а для верующих непростительно не придерживаться рекомендаций Церкви (речь, разумеется, идет о католиках). Поэтому неудивительно, что на рыбный рынок постоянно и в изобилии поставляются щуки, карпы, усачи, плотва, лещи и голавли — всего этого, вылавливаемого в трех водных потоках, в изобилии хватает на всех.

И вполне вероятно, что, если бы Илья Круш решил предложить свой улов местным домохозяйкам, не раскрывая своего инкогнито, у него ничего бы не вышло. Даже обойдя все кварталы и преодолев двести сорок ступеней лестницы Марияхильф, ведущей на самый высокий городской холм, где многочисленные паломники читают молитву на каждой ступеньке, он не смог бы и по бросовой цене сбыть с рук ни одной уклейки.

Но в Пассау знали о прибытии Ильи Круша, что с точки зрения коммерции было весьма выгодно для господина Егера.

К тому же Илья Круш и его спутник решили один день провести в Пассау. Но не для того, чтобы осмотреть достопримечательности, — по правде говоря, тут нет ни одного памятника, достойного внимания туристов, — хотя Пассау по своему местоположению — один из самых живописных придунайских городов. К тому же господин Егер уже бывал здесь за счет пештского торгового дома. Теперь же, похоже, у него были какие-то другие дела. Он встретился с Ильей Крушем только во время ужина, вскоре за которым последовал час отхода ко сну. Тем самым знаменитый рыболов весь день мог упиваться восторженным приемом местных жителей. Из двенадцати тысяч горожан, населявших в то время Пассау, по крайней мере половина хотели поприветствовать его.

Толпа все увеличивалась. На набережной собралось уже несколько сотен любопытных. Множество членов «Дунайской удочки» желали поприветствовать лауреата недавнего состязания, установившего новый рекорд.

Поначалу Илья Круш даже не знал, кого слушать. Одни хотели повести его в муниципальный дворец, чтобы предложить почетный бокал вина, и если бы наш славный герой попробовал хотя бы по капле от каждого напитка, фигурирующего в карте вин местных гостиниц, то беднягу довели бы до положения риз. Любой турист нашел бы здесь сто восемьдесят вин различных марок «от баденского аффенталера по сорок восемь крейцеров за бутылку до шлосс-йоханнисбергского по девять флоринов». Всего сто восемьдесят капель, но Илье Крушу не понадобилось бы больше, чтобы лишиться возможности соображать и передвигаться!

Среди этих фанатиков были и такие, которые настаивали на том, чтобы отвести знаменитость в дворец Оберхаус, надменно возвышающийся на холме, у подножия которого в ста двадцати метрах плещутся, сливаясь в один поток, три крупные водные артерии.

Третьи хотели просто прогуляться с ним по трем городским предместьям под звуки рожков и барабанов.

Наконец, четвертые не соглашались отпустить его из Пассау без посещения долины Инна, самой чудесной в этом баварском крае, славящемся красотой своих долин!

По правде говоря, Илья Круш, распродав всю рыбу, мечтал лишь о том, чтобы поскорее вырваться из горячих объятий своих поклонников, и проклинал того болтуна, из-за которого оказался в центре ликующей толпы. Провести так целый день ему, всегда избегающему всякого шума, было ох как нелегко! Разумеется, если бы не обещание отложить свой отъезд на следующий день, если бы не необходимость дождаться возвращения компаньона, он немедленно отдал бы швартов, при необходимости даже обрубил бы его и, толкнув лодку по течению, быстренько удалился.

Пробило девять часов. Мужчины, женщины, дети, шумные и требовательные, досаждали ему своим неуемным гостеприимством:

— Сюда, господин Круш!

— Посетите городскую ратушу…

— Пойдемте во дворец Оберхаус!

— Нет… в Марияхильф!

— К нам, Илья Круш!

— К нам, лауреат «Дунайской удочки»!

Начались споры, затем ссоры, даже драки, и наш герой вряд ли вышел бы из этой авантюры целым и невредимым.

Вот в его честь зазвонили колокола церкви, с оглушительным грохотом стали взрываться петарды, взмыли над головой ракеты… Полицейские уже собирались вмешаться и задержать кое-кого, чтобы освободить бедного рыцаря удочки, но тут весьма кстати произошло событие, на которое Илья Круш даже не рассчитывал.

Пробравшись сквозь толпу, к нему приблизился человек, который с помощью полицейских оттеснил его в сторону и сказал:

— Я от господина Егера… Если вы хотите немедленно уехать, он присоединится к вам сразу за городом!

Еще бы он не хотел!.. Только об этом и мечтал. Не важно, что человек ему не знаком. Он произнес имя господина Егера, этого достаточно.

С помощью полиции бедняге удалось вырваться как раз в тот момент, когда одни упорно тянули его к Оберхаусу, а другие — к Марияхильфу. Без полицейского подкрепления неизвестно, что могло бы произойти. Но, в конце концов, нигде нет закона, позволяющего удерживать гражданина помимо его воли, даже на границе Баварии и Австрии. Венгрия, несомненно, выступила бы с протестом в защиту своего гражданина, а король Баварии ни за что не захотел бы затевать войну из-за венгра, на которого не поступило ни одной жалобы. Рыболов не был виновным, он был жертвой — жертвой славы. Победа должна была достаться представителям власти, пусть бы для этого пришлось прибегнуть к помощи баварской армии.

Полиция действовала решительно, и Илья Круш в сопровождении агентов, словно преступник, спустился к тому месту, где оставил свою лодку. Он занял место в лодке и мощным толчком багра отправил ее в путь. Зевакам пришлось отпустить его в плавание.

Можете не сомневаться, если бы лауреат «Дунайской удочки» приехал в экипаже, его поклонники выпрягли бы лошадей… Здесь же все увидели, как особо рьяные почитатели зашли в речную воду, чтобы ухватиться за лодку, подобно тритонам[59] или наядам[60], эскортирующим галеру триумфатора.

Через полчаса Илья Круш встретился с господином Егером, который поджидал его в некотором отдалении от города.

— Когда я узнал, что происходит, то послал к вам знакомого, — сказал ему компаньон, — и поскольку ничто уже не держало меня в Пассау…

— И хорошо сделали, господин Егер! Вызволили меня из такой переделки!.. Они все с ума посходили! Но вы могли бы и сами прийти…

— Увы, не отпускали дела. А вам задерживаться было больше нельзя…

— Вы правы, господин Егер, — ответил Илья Круш. — Еле-еле вырвался.

— Э! Главное, чтобы это не повторилось… в Линце или Прессбурге…

— И не говорите, господин Егер!

— Ба! В конце концов вам станут по душе овации!

— Никогда!

Илье Крушу можно было верить на слово. Рыболов постарался побыстрее сменить тему.

— Господин Егер, — начал он, — я думал, ваши дела займут у вас весь день…

— Дела? — удивился господин Егер. — Собственно говоря, у меня нет никаких дел… Так, кое-какие старые знакомые, которых надо бы навестить… Ничего более!

Илья Круш был не любитель совать нос в чужие дела, и разговор на том и оборвался.

Плоскодонка плыла довольно быстро, и, обернувшись, господин Егер и Илья Круш смогли увидеть Пассау во всей его красе.

Не более трех дней должно было занять путешествие от Пассау до Линца. После границы, став австрийским, Дунай сжимается еще более узким каньоном, течение достигает высокой скорости, чем