принял мученическую смерть за веру. Имамом стал его старший сын Хасан, которого потом сбросил с трона узурпатор-суннит. Его второй сын, почитаемый двадцатипятилетний Хусейн, собрал небольшую армию против узурпатора, но был истреблен – принял мученическую смерть – со всеми своими людьми, включая двух малолетних сыновей своего брата и его собственных детей, пятилетнего сына и грудного младенца. Это произошло в десятый день месяца мухаррам в 650 году нашей эры по нашему летоисчислению, 61-м году по мусульманскому, и день мученичества Хусейна до сих пор отмечается ими как день траура.

– Это тот день, когда они устраивают процессии и бичуют себя, вонзают в себя крюки, умерщвляют плоть?

– Да, безумие, с нашей точки зрения. Реза-шах объявил этот обычай вне закона, но шиизм – религия страстная, нуждающаяся во внешнем выражении раскаяния и скорби. Мученичество в шиизме коренится глубоко, а в Иране оно почитается как святое. И борьба с узурпаторами тоже.

– Значит, битва началась. Правоверные против шаха?

– О да. И ведется фанатично с обеих сторон. Для шиитов мулла – единственный посредник в толковании божественного, что дает ему огромную власть. Он и толкователь, и законодатель, и судья, и учитель. И величайшие из мулл становятся аятоллами.

А Хомейни – это великий аятолла, думал Мак-Айвер, глядя на кровавое зарево над Джалехом. Все дело в нем, и нравится это кому или нет, все убийства, всю пролитую кровь, все страдания и безумства нужно положить у его порога, оправданы они или нет…

– Мак!

– О, извини, Чарли, – пробормотал он, возвращаясь к действительности. – Что-то я совсем задумался. Что случилось? – Он посмотрел на дверь в кухню. Она была по-прежнему закрыта.

– Тебе не кажется, что Дженни лучше увезти из Ирана? – тихо спросил Петтикин. – Дело, похоже, действительно пахнет керосином.

– Черт, да она не уедет. Я уж ей раз пятьдесят говорил, просил ее раз пятьдесят, но она упряма как мул, дьявол меня возьми, как твоя Клэр, – так же тихо ответил Мак-Айвер. – Черт, она просто улыбается и говорит: «Когда ты уедешь, тогда и я уеду». – Он допил свой виски, бросил взгляд на дверь и торопливо налил себе еще. Покрепче. – Чарли, вот ты бы с ней поговорил. Тебя она послу…

– Как же, послушает, черта с два.

– Ты прав. Эти женщины, черт побери, такое, черт побери, упрямство. Все они, черт побери, одинаковы. – Они рассмеялись.

Помолчав, Петтикин спросил:

– Как там Шахразада?

Мак-Айвер на мгновение задумался.

– Том Локарт счастливчик.

– Почему она не уехала вместе с ним в отпуск и не осталась в Англии, пока ситуация в Иране не уляжется?

– Куда она поедет? У нее там ни родственников, ни друзей. Она хотела, чтобы он побыл с детьми, Рождество там, и все такое. Она говорила, у нее было такое чувство, что если она поедет, она там только все взбаламутит и будет всем мешать. Дердра Локарт все еще злится из-за развода, да и потом у Шахразады здесь семья, а ты знаешь, что такое семья для иранцев. Она не поедет, пока Том не уедет, да и тогда, не знаю, поедет ли. Что до Тома, если бы я попытался его перевести, он бы ушел из компании, я думаю. Он останется здесь навсегда. Как и ты. – Мак-Айвер улыбнулся. – Ты вот тут чего торчишь?

– Лучшее место работы, которое у меня было в жизни, когда жизнь тут шла нормально. Летать могу сколько хочу, зимой лыжи, летом парус… Но давай смотреть правде в глаза, Мак, Клэр здешнюю жизнь не выносила. Годами она проводила в Англии больше времени, чем здесь, чтобы быть поближе к Джейсону и Беатрис, ее собственной семье, нашей внучке. По крайней мере, расстались мы мирно. Пилотом вертолетов жениться вообще не следует, если уж на то пошло, слишком много приходится кочевать с места на место. Я родился, чтобы жить на чужбине, таким и умру. Не хочу возвращаться в Кейптаун – я и города-то этого толком не знаю – и терпеть не могу эти проклятые английские зимы. – В полутьме он сделал глоток пива из своего бокала. – Иншаллах, – произнес он с непреложностью. – Если будет на то воля Аллаха. – Эта мысль доставила ему удовольствие.

Телефон внезапно затрезвонил, заставив их обоих вздрогнуть. Уже много месяцев телефонная связь работала с перебоями – последние несколько недель она вообще сделалась невозможной и почти отсутствовала: линии накладывались одна на другую, номера соединялись не те, гудок в трубке пропадал, потом без всякой видимой причины все вдруг начинало работать, это длилось день или час, затем так же необъяснимо телефон замолкал, будто накрытый саваном.

– Ставлю пять фунтов, что это по оплате счетов звонят, – сказал Петтикин, улыбаясь Дженни, которая вышла из кухни, как и они, пораженная звуком телефонного звонка.

– Это что за пари, Чарли! – Банки бастовали и были закрыты вот уже два месяца в ответ на призыв Хомейни к всеобщей забастовке, поэтому никто – ни отдельные лица, ни компании, ни даже правительство – не мог раздобыть наличные, а большинство иранцев расплачивались именно наличными, а не чеками.

Мак-Айвер снял трубку, не зная, чего ему ожидать. Или кого.

– Алло?

– Боже милосердный, эта чертова штука работает, – произнес голос в трубке. – Дункан, ты меня слышишь?

– Да-да, слышу. Еле-еле. Кто это?

– Талбот, Джордж Талбот из Британского посольства. Извини, старина, но, боюсь, из унитаза поперло вовсю. Хомейни назначил Мехди Базаргана премьер-министром и призвал Бахтияра уйти в отставку, пока не поздно. На улицах Тегерана прямо сейчас собралось около миллиона человек, и у всех чешутся кулаки. Мы слышали, на базе Дошан-Таппех взбунтовались летчики, и Бахтияр сказал, если они не утихомирятся, он вызывает «бессмертных». – «Бессмертными» называли элитные подразделения фанатично преданной шаху Имперской гвардии. – Правительство ее величества, вместе с американским, канадским и всеми остальными, советует всем иностранцам, пребывание которых в Иране не является необходимым, немедленно покинуть страну…

Мак-Айвер постарался, чтобы его лицо не выдало шока, который он испытал. Прикрыв трубку рукой, он беззвучно зашевелил губами, повернувшись к остальным:

– Талбот из посольства.

– Вчера американец из «ЭксТекс Ойл» и иранский чиновник-нефтяник попали в засаду и были убиты «неизвестными вооруженными лицами» на юго-востоке страны, недалеко от Ахваза, – сердце Мак-Айвера опять провалилось куда-то. – …Вы ведь все еще работаете в тех краях, да?

– Рядом с теми местами, в Бендер-Деламе на побережье, – ответил Мак-Айвер все тем же ровным голосом.

– Сколько британских подданных у тебя здесь, исключая членов семьи?

Мак-Айвер на мгновение задумался.

– Сорок пять. Из общего контингента в шестьдесят семь человек, это двадцать шесть пилотов, тридцать шесть механиков/инженеров, пять человек административного персонала – для нас это состав близкий к минимальному.

– А остальные кто?

– Четыре американца, три немца, два француза и один финн – все пилоты. Два механика-американца. Но мы готовы рассматривать их как британцев, если понадобится.

– Члены семей?

– Четыре человека, все жены, детей нет. Остальных мы вывезли три недели назад. Дженни пока еще здесь, одна американка в Ковиссе и две иранки.

– Иранских жен лучше завтра же доставить в их посольства. Вместе со свидетельствами о браке. Они в Тегеране?

– Одна – да, другая в Тебризе.

– Тебе бы надо постараться как можно быстрее раздобыть им новые паспорта.

Согласно иранскому законодательству, все граждане Ирана, возвращающиеся из-за границы, должны были сдавать свои паспорта в иммиграционную службу по месту въезда в страну, где те хранились до тех