термины и способы описания мистического опыта стали очищаться в моем сознании от негативных оттенков, которые всегда мешали мне положительно воспринимать понятия вроде «Бог», «Христос», «грех» или «смирение». И в самом деле, одна короткая фраза, которой я пользуюсь в своих медитациях в качестве «христианского компонента», изменилась и звучит уже не как «Прими Существование Духа» — фраза неопасная, экуменическая, без зауми, хотя и слово «прими» представляло для меня тогда определенную сложность, а как: «Смирись пред Господом». Прямая, откровенная фраза, основанная на двух понятиях, которые некогда были для меня самыми непонятными. Но теперь она мне очень нравится! Именно это мне и нужно. Шок, пережитки того, что эти слова когда-то для меня значили, словно заставляют меня очнуться. Они заставляют меня сосредоточиться. Когда я занимаюсь этой практикой, когда повторяю эту фразу, то неожиданно чувствую: я избавляюсь от всего того, что заботило меня раньше, мое сознание открывается и расширяется, и я вдруг на мгновение вижу и чувствую красоту и энергию, разлитую вокруг, чувствую, как они наполняют меня, простираются к бесконечности, ко всей Вселенной, а слово «Бог» заставляет думать не о патриархе, а о протяженности, пустоте, силе, совершенстве, вечности и полноте.
В общем, я со всем справляюсь. Моя утренняя [духовная] программа приносит мне ощущение устойчивости и комфорта, напоминает, что при всем внимании, которое я уделяю своему телу, я не есть тело. Мне нравится, когда мне напоминают о «неограниченном, абсолютном Бытии, которое и есть твоя подлинная Самость», даже если я непосредственно переживаю что-то совсем другое. Нравится, когда мне напоминают, что «любое усилие направлено лишь на то, чтобы избавиться от ошибочного впечатления, что ты ограничен и связан горестями сансары (земной жизни)». Я люблю слушать Раману Машархи о доверии к Богу: «Если ты пребываешь в смирении, это означает, что ты принимаешь волю Бога и не впадаешь в уныние, если происходит то, что не угождает тебе». Нравится, когда мне напоминают: «Ты благодаришь Бога за то хорошее, что с тобой происходит, но не благодаришь Его и за плохое — и в этом твоя ошибка». У меня такое чувство, что моя болезнь каким-то образом «привела в движение мою судьбу» — так выразился один мой друг по поводу собственной жизни, и эта фраза откликнулась в моем сердце. Вспоминаю, как другой мой друг, больной раком, показывал свое новое произведение — я была просто потрясена его мощью и красотой, а потом сказал: «Знаешь, мне, пожалуй, неприятно это говорить, но я не открыл бы в себе таких глубин, если бы не рак».
Совершенно не знаю, что будет дальше. Может быть, станет легче, а может — намного труднее. Может быть, все так и будет продолжаться долгое время, а может быть, случится резкий поворот — и вот я уже буду лечиться по другой методике. Я осознаю, что до сих пор не сталкивалась ни с болью, ни с какой- либо физической неполноценностью, и не знаю, насколько я буду мужественной, смиренной, хладнокровной или благодарной Богу, когда это случится — если это случится.
Я никогда не задумывала эти письма как серию с продолжением. Просто я слишком ленива, чтобы писать каждому в отдельности, но при этом мне не хочется терять связи ни с кем. Теперь письма зажили самостоятельной жизнью, и даже если их никто не прочтет, я все равно буду продолжать их писать! Я описываю все эти мелочи про анализы, противоречивые результаты, противоположные мнения и трудный выбор не потому, что здесь важны цифры, результаты или даже мой выбор, а потому, что описание мелочей повседневной жизни бок о бок с болезнью оживляет привычные обобщения, вроде «жизнь онкологического больного — это постоянные эмоциональные перепады», «выбрать лечение мучительно трудно», «ничего нельзя планировать дальше, чем на неделю вперед» и «так все и будет тянуться до самого конца». Истории других людей будут отличаться в цифрах, мелочах, предпринятых шагах и результатах, но общее ощущение будет таким же. Это ухабистый путь.
В те моменты, когда я думаю: а стоит ли оно того, действительно ли жизнь так уж замечательна, что надо прилагать столько усилий, чтобы протянуть подольше, может быть, если станет совсем тяжело, просто махнуть рукой, — а такие мысли и правда посещают меня довольно регулярно — единственное, что поддерживает меня, единственное, что заставляет меня хотеть жить дальше, продвигаться вглубь, — это процесс изложения на бумаге всего того, что я переживаю, чему учусь, какие испытания передо мной встают. В самом деле, Кен как-то раз спросил меня: если дела пойдут совсем плохо, буду ли я и дальше писать эти письма? Я, не колеблясь, ответила: «Конечно. Я как раз подумала: может быть, это и заставит меня двигаться дальше, если я буду мучиться от боли, именно это не позволит мне искать легкого выхода и заставит меня по-прежнему верить в важность того, чтобы жить день за днем, даже если тебе очень больно, а конец уже совсем близок». Я по-прежнему буду стараться рассказывать вам, что я испытываю, по-прежнему буду стараться донести до вас свой опыт в надежде, что то, чем я поделилась, когда-нибудь может оказаться полезным кому-нибудь другому.
Пора прощаться и переходить к следующему письму! Хочу извиниться за то, что у меня не получается отвечать на письма и перезванивать, но я надеюсь, что все вы меня понимаете. Уверяю вас: и Кен, и я каждый день чувствуем всяческую поддержку, которую оказывает каждый из вас!
С любовью, Трейя
И началась поездка по ухабистой — чертовски ухабистой! — дороге. Почти немедленно на нас обрушился шквал противоречивых медицинских заключений. Традиционные медицинские анализы свидетельствовали о стремительном росте опухолей в теле Трейи. Но эти же самые тесты полностью соответствовали тому, чего и следовало ожидать, если бы опухоли растворялись под воздействием энзимов.
Вчера я испугалась, и из-за этого у меня была неспокойная ночь. Позвонил мой денверский врач и сообщил о результатах теста — канцероэмбрионального анализа (КЭА), который измеряет количество протеина в раковых клетках, циркулирующих в крови, и тем самым отражает количество активных раковых образований в теле. Аналогичный анализ, сделанный тем январем, когда мне поставили диагноз, показывал 7,7 (нормой считается от 0 до 5). После первого лечения в Германии он был 13, а перед моим отъездом оттуда, в мае, — 16,7. Предполагается, что мы рассматриваем эти показатели как признак того, что опухоли растут, и если это так, то мы должны предпринимать очередные шаги. Мой последний тест был 21. Значит ли это, что опухоли снова стали активными? Значит ли это, что опухоль в мозге, которая должна оставаться в стабильном состоянии от двух до трех лет, стала расти? И что моя иммунная система неспособна удерживать стабильное состояние? И что я должна снова обдумать возможность продолжающейся ежемесячной химиотерапии? Я пробыла дома всего две недели, сказала я, обращаясь к Жизни. Ну хватит, дай мне чуть больше времени, чтобы передохнуть от всего этого!
К счастью, этим утром мы с Кеном дозвонились до Гонзалеса. Он сказал, что по поводу КЭА вообще не стоит волноваться. «У меня есть пациенты с показателями 880 и 1300 по КЭА, и их дела идут нормально. Да и вообще, если показатель ниже 700, я даже не начинаю беспокоиться». Он предупредил, что во время лечения энзимами показатель может резко возрасти, когда раковые клетки разрушаются и высвобождают протеин, который и измеряет КЭА. «Ничего страшного, — сказал он. — Показатель может взлететь от 300 до 1300 за две недели, и обычные доктора начинают сходить с ума. 21 — показатель некоторой активности, но не очень высокой». Можете вообразить волну облегчения, которая меня окатила. Мне полегчало вдвойне, когда Гонзалес заверил меня, что это лечение действует и для мозга, потому что энзимы проникают сквозь барьер, отделяющий кровь от мозга (недавно я узнала, что большинство моих «запасных» методов — фактор некроза опухолей, антинеопластины Буржински, моноклональная химиотерапия, — увы, этого не делают). Доктор Гонзалес говорил так уверенно, что я сразу почувствовала себя лучше. Надеюсь, что он прав. По крайней мере, сейчас я чувствую себя гораздо увереннее, и это будет очень важно, когда на следующей неделе я пойду на прием к своему онкологу, придерживающемуся более традиционных взглядов, чтобы посмотреть все тесты и выслушать его рекомендации.
Рекомендации традиционной медицины были такими: немедленно начать непрерывную химиотерапию или поступить еще радикальней — начать химиотерапию очень высокими дозами, настолько высокими, что она убьет костный мозг, — а потом сделать трансплантацию костного мозга (вся эта процедура в целом считается самым мучительным из всех существующих способов лечения). Мы с нетерпением ждали результатов анализа крови от Гонзалеса, теста, который должен определить, растут
