— Алена, — прошептал я. — Аленушка...

— Что? — не расслышав, переспросила Ольга.

— Так... Ничего... Просто огонь...

Она подошла ко мне и обняла за плечи.

— Что это за медальон? Ты никогда мне про него не говорил, а держишь его в руках постоянно...

— К нам это не относиться, — отрезал я.

— Но мы с тобой...

— Послушай, душа моя... Я тебя предупреждал, что я — одиночка. Мы вместе, пока нам хорошо. Не стоит давить на меня. Я чувствую от этого дискомфорт. И не надо пытаться сделать наше прошлое — общим.

— У тебя плохое настроение? Или я чем-то тебя обидела?

— Просто у каждого в душе есть уголок, который принадлежит только ему. Мы же не гермафродиты, что б быть единым целым.

— Но, когда любят...

— Мы с тобой договаривались не говорить о любви — помнишь?

— Да, — тихо сказала она.

— Тогда давай не будем рушить то, что весьма неплохо, ради неизвестно чего…

— Как скажешь...

— Вот и отлично. Тогда, в честь окончания легкой размолвки...

Я встал и, подняв ее на руки, понес в спальню. Она прижалась ко мне, счастливая. Мне было жаль ее... Действительно жаль… Но медальон жег мою грудь пламенем далекого огня...

…Гетман с тоской посмотрел в затянутое тучами небо и покачал головой:

— Как же вы упрямы, ясновельможная пани!

— Я вам не 'пани', гетман, а царица московская! — тут же вспылила девушка.

— Простите, Ваше Величество, — не стал обострять конфликт гетман. — Дело не в этом…

— Именно в этом! — и без того тонкие губы Марианны были плотно сжат, подбородок вздернут, глаза пылали негодованием.

Гетман понимал, что его надежды на благополучный исход беседы безнадежны: девочка упряма, и тщеславна, как ее отец ее отец.

Власть кружила и куда более крепкие головы, а здесь — совсем еще ребенок, глупышка, одержимая честолюбием и искушенная придворными льстецами… Ах, если б только льстецами! На эту девочку делали ставки и коль Речи Посполитой, и московские бояре и сам римский папа. Ей не казалось: вокруг не сейчас и впрямь крутился весь мир. Но малышка выросла дали от блистательных дворов и совсем не понимала, что такое 'придворные интриги' и ем они могут обернуться…

— Простите меня, Ваше Величество, — терпеливо повторил гетман. — Я — старый воин и светский этикет — не моя сильная сторона… Не обижайтесь на старика….

— Хорошо, — проявила снисхождение Марианна. — Но мне неприятен этот разговор. Не могли бы вы скорее изложить суть дела?

— Вы обещали терпеливо выслушать меня, — напомнил гетман. — Я боюсь, что вас ввели в заблужденье… Вернее, утаили от вас значительную часть информации. А ведь вам, как царице московской, просто необходимо знать ВСЮ правду. Править можно, лишь имея точное представление о людях и событиях. Не так ли?

— Продолжайте, — в ее голосе появилось чуть больше заинтересованности: тонкая лесть гетман легко нашла свою цель со властолюбивой душе.

— После смерти Ивана Грозного, правителем при его малолетнем сыне остался Борис Годунов, а по смерти и этого отрока, он и вовсе стал царем..

— Вы собираетесь учить меня истории? Я все это помню.

— Я хочу открыть вам некоторые тайны, но для этого я должен увязать все повествование… Если не желаете…

— Нет, отчего же… Тайны я люблю.

— До вас, разумеется, доходили слухи о причастности Годунова к смерти малолетнего царевича Дмитрия…

— Дмитрий жив. И он — мой муж!

— Я говорю о слухах, — поморщился гетман.-  Только о слухах. Но эти слухи — только одна из версий. Многие знатные боярские роды стремились получить право на трон после прекращения династии рюриковичей. И одной из самый сильных партий был род Романовых. К счастью, Годунов быстро разогнал всех 'претендентов' по монастырям и ссылкам, иначе проблемы на Руси начались бы куда раньше. Главного 'заводилу' Романовых — бабника, щеголя и кутилу он заставил постричься в монахи под именем Филорета… Годунову просто не повезло. Его реформы, его правление и его замыслы были куда более эффективными, чем даже при аре Иване. Но невиданный голод породил в народе недовольство. Еще бы: в одой только Москве умерло более ста тысяч человек… Тогда-то и появился у порога вашего батюшки, чудесным образом спасенный царевич Дмитрий… Да еще с серебряным крестом, усыпанным драгоценными камнями — знаменитым подарком своего отца…

— Это вполне естественно, и доказывает, что он — настоящий наследник московского престола…

— А вы знаете, что Григорий Отрепьев, воспитанный при доме Романовых, и одновременно с ними постриженный в монахи…

— Я не хочу слушать эти грязные сплетни!

— Воля ваш… Так или иначе, но этот жуткий голод пошатнул доверие народа к власти Годунова, суеверно увидев в этом 'знак судьбы'. И отряды вашего батюшки, во главе с царевичем Дмитрием, не встречая сопротивления вошли в Москву. Годунов, как раз, в это время скоропостижно и как-то очень вовремя скончался. Дмитрий утвердился в Москве, вызвал вас, короновался, вернул Романовых из ссылки…

— Да, а потом случился весь этот ужас, — вздохнула Марианна. — Я помню… Бедный пан Януш… Он единственный, кто стал на мою защиту и рубился в дверях моей опочивальни, пока его не расстреляли в упор…

— Пан Осмольский, безусловно герой, — согласился гетман. — Но этот 'ужас', как вы его называете, мы сами и вызвали… Вспомните, что стали творить наши доблестные панны, потеряв голову от своей вседозволенности. Они решили, что Москва — уже задворки великой Речи Посполитой… А москвичи чтут свою веру и никому не позволяют глумиться над ней. ..

— Вера варваров! Они не способны меняться, приспосабливаясь ко времени…

— Я бы не рекомендовал так говорить московской царице, — мягко заметил гетман. — Они как раз этим и гордятся… Впрочем, оставим теософские споры…Когда, воспользовавшись случаем, Шуйские захватили власть — Романовы опять остались не у дел… И тогда ваш муж, царевич — простите, царь — Дмитрий, вторично, чудесным образом избежал гибели, хотя пол Москвы видело его обезображенный труп…

— В народе всегда ходят какие-то невероятные слухи. Но стоит вырвать несколько языков…

— Боюсь, что этого будет недостаточно… Я пытаюсь объяснить вам простую вещь: после прекращения рода рюриковичей бояре передрались из-за власти и верных друзей среди них вы не найдете. Они будут использовать вас лишь как ступеньку к трону. Они готовы предать друг друга, вас, веру и страну ради власти, но… вы не знаете русский народ. Русские больше привязаны к вере, чем к власти. Так уж повелось, что власти у них уже давно 'пришлые', и для народа понятие 'государство' и страна' — разные вещи. Вера — своя, власти — чужие. Понимаете?

— Честно говоря, мне это совершенно безразлично. Мне присягали и бояре и чернь. Я — королева по закону, и никто этого у меня не отберет!

— Ах, ваше величество, как вы еще молоды! Бояре сейчас копят силы в Москве, ваш новый — старый муж — в Тушино, туда вы и едете… Не знатные боярские роды перебегают из лагеря в лагерь, ища