что к поездке своей Вартенбург и в самом деле готовился основательно.

— А вот сведениями о Рашковском вы меня и в самом деле покорили. Похвально-похвально…

— Странно, что вы не направили его во Фриденталь.

— Ничего странного. В полиции этот трусливый Рашковский еще как-то смотрится, а вот в диверсионной школе… В этой шкуре представить его трудно.

— Однако он тоже умудрился влюбиться во все ту же Марию, за что и поплатился.

— Западню он, конечно, готовил для Беркута. Но сам же в ней чуть было не погиб. От руки все той же неукротимой медсестры из неукротимого дота.

— Из-за все той же жеребиной похоти. Вы так и не сообщили, где находится сейчас этот ваш капитан Беркут, — напомнил оберштурмфюрер, когда машина остановилась у подъезда к воротам крепости.

— По моим данным, командует диверсионно-партизанской группой.

— Противостоящей вашим «рыцарям рейха».

— Да, оберштурмфюрер, противостоящей. Меня это не унижает, поскольку Беркут достойный противник. Исходя из только что полученных сведений, его повысили в чине, наградили орденом Красной Звезды и переправили в Москву, где он, очевидно, пройдет ускоренную диверсионную подготовку.

— Хотя сам уже достоин того, чтобы преподавать в лучшей из разведывательно-диверсионных школ России.

— И не только России. Во Фридентальском замке он тоже смотрелся бы неплохо.

У входа в пролом, у которого, словно Гераклы у Геркулесовых столбов, уже трудились бойцы лейтенанта, Беркут увидел, как, растерянно оглядываясь, Звонарь пробирается между камнями к седловине.

«Ничего, — сказал себе капитан, вскакивая на подножку ожидавшей его машины. — В любом случае пять минут он нам подарит. На войне это тоже немало».

— Свои! — на всякий случай предупреждал водитель, высунувшись из кабины. — Не стрелять — свои! «Второй фронт» едет!

Но ему никто не отвечал. Местность вокруг представляла собой хаотическое нагромождение каменных наростов, небольших скал и внушительного вида глыб, которыми, казалось, небеса веками бомбардировали этот клочок земли, словно библейским грешноизбиенным градом.

Прокладывать себе дорогу между этими «градинами» было очень сложно. Водитель еле-еле проталкивал свой неповоротливый грузовик между скалами и глыбами-наростами, представавшими перед Беркутом холодными, пропитанными предутренним туманом и сурово молчаливыми. Да и руины дома, что показались впереди, тоже не отозвались ни одним живым голосом.

«Они что, с ума здесь все посходили?! Отошли от входа в этот забытый мир, не оставив никакого заслона или хотя бы дозора?! — возмущался Андрей, оглядываясь. — Ну, если мы до сих пор так воюем, тогда понятно, почему немцы нас назад поперли! Разве что в глубине косы уже вермахтовцы, и там засада?».

Но, вместо того, чтобы остановить машину, приказал:

— Ищук, спокойно вперед.

— Может, лучше здесь остановиться, да сначала разведать, что там за камнями этими, — впервые проявил нерешительность шофер.

— Какой смысл разведывать? Только время терять. Немцы сюда еще не дошли. У них приказ четкий: выйти к реке, захватить переправу, прорваться на тот берег. А если какая-то группа и забрела сюда, то будем считать наш рейд разведку боем.

— Знать бы, какой там у них в действительности этот приказ, руль-баранку им в руки, — обеспокоенно проворчал сержант. — А разведка боем… Вся жизнь моя шоферская, фронтовая и есть сплошная «разведка боем».

— Узнаем, какой у них был приказ, — заверил его Беркут. — Возьмем «языка» и вежливо поинтересуемся. Не первый день на передовой.

Только когда, виртуозно объехав пустующий, с выбитыми окнами и полуразрушенной крышей, дом, водитель вырулил на небольшую, более-менее чистую площадку, перед машиной наконец появилось двое бойцов в телогрейках, с автоматами в руках и засунутыми за ремни немецкими штыками.

— Ищук, геройская твоя голова, как же ты пробился сюда?! — вспрыгнул на подножку смуглолицый, скуластый младший сержант, не обращая внимания на сидящего рядом с водителем капитана. — Мы уж думали все: так, без тушенки, и отвоюем свое.

— Дурное тебе снилось, Мальчевский. Со «вторым фронтом» — и к своим не пробиться? Да после этого сам в пекло попросился бы.

— Братцы, навались! — сразу же вцепился в борт другой боец. — Все равно врагу достанется.

— Отставить! — вмешался Беркут, хлопнув водителя по плечу, чтобы остановился. — Сколько вас здесь? Где рота?

Бойцы удивленно посмотрели на рослого, еще достаточно молодого крепыша-капитана, на лице которого все — и по-ястребиному изогнутый нос, и пронизывающий взгляд, и выбивающаяся из-под фуражки смолистая, едва-едва подернутая сединой прядь волос, и завершающий резкие скулы прямой упрямый подбородок, — выдавали человека решительного, привыкшего к тому, что все вокруг понимают его с полуслова. И так же, с полуслова, подчиняются.

— Здесь — только четверо, и все, — сразу же соскочил с подножки младший сержант. — А что за целую дивизию воюем — так это, уж извините, ради немцев стараемся. Только ради них. Чтобы не грустили.

— Представьтесь, боец.

— Да что уж тут представляться? Младший сержант Мальчевский, командир несуществующего отделения погибшей роты. Со мной еще трое бойцов. Нам бы, понятное дело, давно следовало драпануть отсюда вместе со всеми отступающими. Но героический старший лейтенант Корун приказал младсержу Мальческому оставаться здесь, чтобы держать заслон, — не доложил, а скорее вежливо объяснил пехотинец.

— С твоими гренадерами все ясно. А где сейчас остальные бойцы?

— Остальные где-то там, у болота, с немцем перестреливаются. Еще четверо — в конце косы, за руинами рыбацкой хаткой, на «маяке», как мы говорим, сбивают плот. Да только черта два на нем пробьешься. На том берегу тоже фрицы.

— Плот сбивают? Божественно! Коса-то хоть большая?

— Шагов пятьдесят в длину, и шагов двадцать в ширину, к тому же изогнутая. А венчают ее руины какой-то башни, которые, собственно, и предстают в виде разрушенного «маяка».

— Бери своих гренадеров, младсерж, и завалите камнями этот проезд у дома. Дорогу до и после него тоже усыпьте камнями. Здесь будет наш первый и основной пост, на котором фрицы должны пропуска свои, кровью окрашенные, пропускать.

— Какой пост, какой, козе под хвост, пост?! — вмешался рядовой, подбежавший к машине вместе с Мальчевским. — Ты же все видел, младсерж Мальчевский! Уходить надо! Плоты сбивать и уходить, пока еще можно уйти!

— Считаете, что немцы заняли этот берег до конца тысячелетнего рейха? Или паниковать вздумали? Младший сержант, выполняйте приказ. Как только все здесь завалите, отзовите красноармейца Звонаря.

— Звонаря? — переспросил младсерж. — Кто такой, почему о таковом лично мне доложено не было?!

— Он остался у въезда в эту каменную пустыню.

— Один, что ли, остался, легионер короля Мафусаила?

— Предпочитает, знаете ли, одиночество.