увидеть столь замечательного человека!

Пилат нахмурил брови, и ясно было, что возбуждение его жены только усиливает его беспокойство.

— Если хочешь увидеть его, обойди городские притоны, — злобно усмехнулась Мириам. — Ты застанешь его хлещущим вино в компании бездомных женщин. Никогда еще в Иерусалиме не появлялось столь странного пророка!

— Что ж тут дурного? — спросил я, против воли становясь на сторону рыбака. — Разве я не упивался вином и не проводил странных ночей во всех провинциях? Мужчина есть мужчина, и повадки его всегда и везде мужские — иначе я сам помешанный, что я отрицаю.

Мириам покачала головой.

— Он не помешанный, много хуже: он опасен. Его эбионизм опасен. Он разрушит все установленное. Он революционер. Он готов уничтожить то немногое, что осталось нам от иудейского государства и храма.

Но Пилат возразил:

— Он не политический деятель, я собрал о нем справки. Он — ясновидец. В нем нет ни капли бунтарства. Он даже признает налоги римлян.

— Но я все же не понимаю, — стояла на своем Мириам. — У него нет революционных замыслов; революционером его делает исполнение его планов, если оно удастся. Сомневаюсь, чтобы он сам предвидел последствия. Но этот человек — язва, и, как всякую язву, его нужно истребить!

— Насколько я слышал, он добрый, простой человек, не имеющий в сердце зла, — утверждал я.

Тут я рассказал ей об исцелении десяти прокаженных, чему я был свидетелем в Самарии, по пути в Иерихон, Жена Пилата, как зачарованная, слушала мой рассказ. До нашего слуха доносились отдельные вопли и крики собравшейся на улице толпы, и мы поняли, что солдаты очищают улицу.

— И ты веришь в это чудо? — спросил Пилат. — Ты веришь, что в одно мгновение гнусные язвы оставили прокаженных?

— Я видел их исцеленными, — ответил я. — Я последовал за ними, чтобы удостовериться. На них не осталось проказы.

— Видел ли ты их больными? До этого исцеления? — настаивал Пилат.

Я покачал головой.

— Мне только так рассказывали, — согласился я. — Когда я их видел впоследствии, все они имели вид людей, некогда бывших прокаженными. Они находились в состоянии какого-то одурения. Один, например, сидел на солнце, ощупывал свое тело и все глядел на гладкую кожу, словно не мог поверить глазам своим. Когда я задал ему вопрос, он не мог ни ответить, ни смотреть на что-нибудь, кроме этой своей кожи. Он был как ошалелый. Он сидел на солнце и все глядел и глядел на себя!

Пилат презрительно улыбнулся, и я заметил, что на лице Мириам также показалась презрительная улыбка. Но жена Пилата сидела как мертвая, еле дыша и широко раскрыв свои невидящие нас глаза.

Тут заговорил Амбивий.

— Каиафа утверждает — только вчера он говорил мне об этом, — будто этот рыбак обещает низвести Бога на землю и создать здесь новое царство, которым будет править Бог…

— И это конец римского владычества! — вставил я.

— Таким путем Каиафа и Ханан замышляют впутать Рим, — объяснила Мириам. — Но это неправда! Это ложь, которую они выдумали.

Пилат кивнул головой и спросил:

— Разве не имеется в ваших древних книгах пророчества, которое здешние священники могли бы применить к намерениям этого рыбака?

Мириам ответила утвердительно и привела цитату. Я рассказываю этот случай в доказательство глубокого знакомства Пилата с народом, среди которого он с таким трудом поддерживал порядок.

— Я слышала, — продолжала Мириам, — что Иисус предсказывает конец мира и начало Царствия Божия не здесь, а в небесах.

— Мне об этом докладывали, — заметил Пилат. — Это верно. Этот Иисус признает римские налоги. Он утверждает, что Рим будет править, пока не кончится всякая власть вместе с концом мира. Теперь мне ясен подвох, который подстраивает Ханан.

— Некоторые из его последователей утверждают даже, что он сам Бог, — вставил Амбивий.

— Мне не доносили, чтоб он это говорил! — возразил Пилат.

— А почему бы нет? — вмешалась его жена. — Почему нет? И раньше случалось, что боги сходили на землю.

— Послушай, — сказал Пилат. — Я знаю из надежных источников, что после того, как этот Иисус сотворил чудо, накормив толпу несколькими хлебами и рыбой, глупые галилеяне собирались сделать его царем. Против его воли они хотели сделать его царем. Спасаясь от них, он бежал в горы. Это не безумие. Он был слишком умен, чтобы принять участь, которую они настойчиво навязывали ему!

— Вот это и есть тот самый подвох, который готовит тебе Ханан, — повторила Мириам. — Они требуют, чтобы он сделался царем иудейским — это нарушение римского закона, за которое Рим должен разделаться с ним.

Пилат пожал плечами.

— Король нищих или, вернее, король мечтателей! Он не глупец, он ясновидец, но не властитель мира сего. Желаю ему владычества в грядущем, ибо этот мир не подчинен Риму!

— Он утверждает, что собственность — грех, — вот что задело фарисеев, — опять вмешался Амбивий.

Пилат от души рассмеялся.

— Однако этот царь нищих и его последователи-нищие уважают собственность, — пояснил он. — Недавно они завели даже казначея для своих богатств. Его звали Иуда, и говорят, что он обворовал их общую казну и унес с собою.

— Но Иисус не крал? — спросила жена Пилата.

— Нет, — отвечал Пилат. — Украл Иуда-казначей.

— А кто Иоанн? — спросил я. — Он появился впервые в Тивериаде, но Антипа казнил его.

— Это другой, — отвечала Мириам. — Он родился возле Хеврона. Это был энтузиаст и отшельник. Не то он, не то его последователи утверждали, что он Илия, воскресший из мертвых. Илия — это был один из наших древних пророков.

— Что ж, он бунтовал? — спросил я.

Пилат улыбнулся и покачал головой, потом произнес:

— Он повздорил с Антипой из-за Ирода. Иоанн был нравоучитель. Рассказывать долго, но он заплатил за это головой. Нет, в этом деле не было ничего политического!

— Некоторые утверждают также, что Иисус называет себя сыном Давидовым, — сказала Мириам. — Но это вздор: никто в Назарете не верит этому. Видишь ли, вся его семья, в том числе его замужние сестры, живут там, и они знают его. Это простые люди, совсем простонародье.

— О, если бы таким же простым был доклад обо всех этих сложных делах, который я должен послать Тиверию, — пробурчал Пилат. — А теперь этот рыбак явился в Иерусалим, в город, битком набитый паломниками, готовыми на смуту, а Ханан еще подливает масла в огонь.

— Но прежде чем вы с ним разделаетесь, он добьется своего, — пророчески заметила Мириам. — Он вам задал задачу, и вам придется исполнить ее.

— И она заключается?.. — спросил Пилат.

— В казни этого рыбака.

Пилат упрямо покачал головой, и жена его вскричала:

— Нет! Нет! Это была бы позорная несправедливость! Человек никому не сделал зла. Он ничем не погрешил против Рима!

Она умоляюще взглянула на Пилата, который продолжал кивать головой.

— Пусть они сами снимают ему голову, как это сделал Антипа, — проворчал он. — Не в рыбаке вопрос. Но я не желаю быть орудием их махинаций. Если они должны уничтожить его, пусть уничтожают. Это их дело!