на себе силу ваших законов… Скоро просвещенные нации подвергнут суду тех, кто царствовал над ними; королям придется спасаться в пустынях среди подобных им хищных зверей; природа вновь обретет свои права1.
Конституционная «формула счастья», выведенная Сен-Жюстом, в сущности, повторяла старую религиозную истину о желании добра ближнему и о воздаянии за добро:
Исходя из собственного понимания «народного счастья», Сен-Жюст выступил с критикой проекта конституции Кондорсе: с его двухступенчатой системой выборов (он предложил прямые), с его федеративным представительством в Собрании, с его выборностью Исполнительного совета и министров, которые, будучи независимыми от законодательного корпуса Республики, обретали почти неконтролируемую власть.
Позднее все эти рекомендации Сен-Жюста были учтены в конституции 1793 года, кроме одной – депутаты должны были избираться территориально по количеству населения, а не по количеству поданных за выдвигаемых кандидатов голосов одновременно по всей стране [81].
– Недостаточно провозгласить права человека; может случиться, что появится тиран, который вооружится этими правами против народа; и самым угнетенным окажется тот народ, которого, опираясь на его же право, будет угнетать тирания, полная лицемерной мягкости, – сделал еще одно удивительное предсказание в своей речи молодой оратор. – Под гнетом освященной таким образом тирании народ не осмелится ничего предпринять, боясь совершить преступление против свободы. Тогда преступление ловко возведет себя в своего рода религию и мошенники окажутся в священном ковчеге [82].
Что же касается Робеспьера…
В этот знаменательный день все обратили внимание, что своему конституционному проекту Сен-Жюст не предпослал собственный проект «Декларации прав человека и гражданина». Это сделал Робеспьер, который выступил с Сен-Жюстом соло и, как все поняли, по взаимной договоренности.
Это было так: Антуан не был во всем согласен с проектом конституции самого Робеспьера, он считал свой собственный проект лучше, но робеспьеровскую «Декларацию прав» принял безоговорочно. В абстрактных формулах Максимилиан оказался сильнее, и Сен-Жюст это был вынужден признать. Особенно его восхищала начальная фраза:
– Все это должно стать плодом законов, которые вы примете. Не оставляйте же ни одного ростка угнетения и узурпации; уже готовы камни для строительства здания свободы, но из одних и тех же камней вы можете построить ей как храм, так и склеп.
Цели своей – быть услышанным – Сен-Жюст достиг лишь частично.
Нервничавшие из-за происходящего за стенами Конвента, представители слушали его вполуха. В одном месте оратор даже возвысил голос с недвусмысленной угрозой:
– Национальное собрание имеет право подвергать цензуре в своей среде поведение своих членов; оно не имеет права подвергать цензуре их мнение. Оно не имеет права выдвигать обвинение против своих членов; если их обвиняют перед Собранием… Оно не может лишать своих членов слова и нарушать порядок получения ими слова; оно не может…
Его не слышали. А между тем почти все депутаты косились на вход в зал Манежа. Ждали появления Марата, того самого депутата, мнение которого «подвергли цензуре», а личность – аресту, в нарушение всех прежде принятых законов о представительстве.
Вся эта история началась двенадцать дней назад – впервые Конвент декретировал обвинение против одного из своих членов, а именно – против ставшего «яблоком раздора» жирондистов и монтаньяров Марата.
Впрочем, «яблоком раздора» ли? Не была ли для жирондистов очередная «маратиада» всего лишь поводом для сокрушения самой Горы? Ведь борьба с партией «государственных людей», как окрестил когда-то жирондистов сам Марат, не затихала все эти месяцы ни на один день. Не затихала с самого начала Конвента, политическая борьба в котором началась фактически с нападения на «триумвиров», когда уже на четвертый день заседаний тому же Марату удалось отбиться, только буквально приставив пистолет к своему лбу!
А «робеспьериада» Луве? А проект явно антимонтаньярского закона о печати Бюзо об аресте всякого, кто будет призывать к неповиновению законам (пусть даже и самым «антинародным» законам!) и возмущению против каких-либо должностных лиц (даже преступных должностных лиц!), по которому 30 октября Конвент вообще отказался голосовать? А попытка восстания в ночь с 8 на 9 марта против жирондистского засилья в Конвенте некоторых парижских секций, к которым, по иронии судьбы, примкнула часть расквартировавшейся в столице той самой «департаментской стражи», которая и должна была защищать «государственных людей»? А маятник споров о «революционной войне» и о «естественных границах», качавшийся то влево, то вправо, в зависимости от поражений французской армии и от ее побед, окончательно качнувшийся к монтаньярам после бегства к врагу Дюмурье?
Вместе с мятежным генералом к австрийцам перебежал и сын депутата Конвента Филиппа Эгалите – бывший молодой герцог Шартрский [83]. Это рикошетом ударило по всей «партии Горы», среди которых находился царственный якобинец, в особенности – по Дантону, столь долго делавшего ставку на Дюмурье и на «красного герцога». Жирондисты, сами до этого неумеренно восхвалявшие командующего Северной армией, не преминули воспользоваться намечавшейся изменой генерала и еще 1 апреля обрушились на Дантона с сокрушительными обвинениями.
Из «дантониады» жирондистов не получилось ничего. Комиссия, назначенная для расследований дела Дантона, так и не приступила к исполнению своих обязанностей. Потому что в тот день, прорвавшийся к трибуне «великий оратор предместий» легко переиграл партию «государственных людей» – при поддержке суфлирующего с места Марата на корню разбил все обвинения жирондистов и сам разоблачил их как
Но и жирондистов «дантониада» заставила понять истинную роль Марата,
Момент был выбран удачно – более 200 депутатов, в том числе – и большинство монтаньяров, находились в миссиях в департаментах. А поводом для обвинения против Марата, прозвучавшего в стенах Конвента 12 апреля из уст Гюаде, послужил знаменитый адрес якобинцев от 5 апреля, посланный всем провинциальным филиалам клуба, и то ли написанный Другом народа, то ли просто подписанный им как председателем Якобинского клуба. В циркуляре содержалось обращение ко всем патриотам бороться против сообщников Дюмурье, где бы они ни были, и, в частности, потребовать от Конвента лишить депутатских полномочий тех его членов, которые пытались спасти короля.
Зачитанные Гюаде наиболее «кровавые места» скандальной петиции сопровождались
