Альтернативную, как теперь говорят.
— Мне кажется, из меня получился бы идеальный мойщик посуды. Я чувствую, у меня это в крови. Винчипане Яирам — первоклассный мойщик посуды! И при необходимости, если только будут платить по профсоюзному тарифу, еще и домашний работник, этакий мастер на все руки. — Яирам отвел взгляд. — А что еще меня может ожидать в жизни? Разве я похож на преподавателя?
— Совсем не похож.
— А на чиновника?
— Уж точно нет.
— Может, на менеджера или мелкого предпринимателя? Или, страшно сказать, на крупного?
— К сожалению, нет, дорогой Винчипане. — Джакомо оставил шутливый тон. — А в самом деле, что ты думаешь о своем будущем? Как его себе представляешь?
Яирам тоже перестал улыбаться:
— Понятия не имею. Ничего не представляю.
Джакомо снял резиновые перчатки и пошел мыть руки.
— А про меня что скажешь?
— О, тут масса вариантов. Даже генералом могу тебя вообразить или кардиналом.
— Физиономия, которая годится на все случаи жизни. Сойдет в любом деле.
Яирам не ответил. Он держал в руках тарелку и, казалось, внимательно рассматривал ее.
— Скажи мне правду, Джакомо. Ты не хотел, чтобы я пришел сюда, потому что стыдился, что увижу тебя за таким занятием.
— Нет. Просто работа — это не спектакль.
— Скажи правду, Джакомо. Ты должен сказать всю правду до конца. Ты боялся предстать таким, какой ты есть, не прикрытым толстой броней самолюбия.
Джакомо сильно покраснел, но не захотел спорить и промолчал. Он снял халат и начал переодеваться.
Яирам резко бросил:
— Я заслуживаю только молчания. Друзья — да, но не равные, так ведь?
— Оставь, Яирам. Пойдем отсюда.
На улице стоял густой туман. Некоторое время они шли молча. Наконец Яирам предложил:
— Сейчас еще только десять часов, может, пойдем куда-нибудь?
— Я хочу домой. Мне нужно выспаться.
Яирам направился было в другую сторону, но остановился, услышав, что друг зовет его.
— В чем дело?
Джакомо стиснул губы, глядя на Яирама. Наконец сказал:
— Уже некоторое время все думаю и думаю об этом. Хотел бы ты войти в нашу лигу?
У Яирама чуть не вырвалось восторженное «да».
— Посмотрим. Не уверен, окажусь ли я на высоте.
— Ты же видел. До уровня мойщика посуды на кухне ты дойдешь без труда.
— Конечно. А что еще я должен буду делать?
— У нас нет обязанностей. Каждый выбирает сам, что ему делать.
Яирам рассмеялся:
— Разве не забавно, что именно ты, синьор Долг, говоришь мне, что никаких обязанностей нет?
Придя домой, Джакомо постоял в размышлении перед византийской Мадонной. Потом, охваченный неодолимой сонливостью, прямо в одежде упал на кровать.
Он спал глубоким сном. Но благотворного отдыха не получил. Это был не столько сон, сколько состояние каталепсии или паралича: в мозгу его, словно на сцене, действовало, нагромождаясь друга на друга и гротескно видоизменяясь, множество разных образов.
Обликом они походили на его близких. Мать играла на рояле, но клавиши приклеивались к ее пальцам, отец сначала стоял к нему спиной, потом медленно поворачивался, и лицо оказывалось голым черепом, который что-то беззвучно кричал ему. Яирам, с обнаженным торсом и со связанными за спиной руками, развязно смеялся, в то время как падре Белизарио хлестал его до крови власяницей. Зато настоящим хлыстом орудовал Гельмут Вайзе (преподаватель немецкого языка, у которого несколько лет тому назад занимался Джакомо), заставляя все быстрее и быстрее бежать четверку черных лошадей, запряженных в телегу с горой трупов. Джакомо мучительно хотелось что-то сделать, но он совершенно не мог ни двигаться, ни говорить.
Тем временем от скита Сан-Себастьяно, погруженного в темноту, отъехало такси, направлявшееся в центр города, и пассажир все время поторапливал водителя.
Внезапно Джакомо перестал метаться и застыл, охваченный неодолимым ужасом.
Он увидел Анну.
В белом подвенечном платье она была необычайно красива, но лицо ее искажали злоба и ненависть. Она шла медленно и неуверенно, словно слепая, плохо ориентируясь в пространстве. Девушка приближалась к его кровати, обеими руками держа тяжелый средневековый меч.
Джакомо отчасти понимал, что подобная немыслимая сцена, с ее нестерпимой медлительностью, могла привидеться только в кошмарном сне.
Но был ли это действительно сон?
Наконец Анна, подойдя совсем близко, с трудом подняла меч, занесла его над головой юноши и уже готова была со всей силой, на какую только способна, нанести удар. Удар, который перерубил бы шею Джакомо.
Но вдруг она остановилась, словно кто-то помешал ей или появился в комнате. Занесенный меч замер в нескольких сантиметрах от его шеи. Анна снова прислушалась и повернулась к двери. Потом отошла и тотчас исчезла, словно призрачная тень.
Настойчивый стук в дверь разбудил Джакомо. Молодой человек испустил возглас облегчения. В дверях появился все тот же Ансельмо и с неизменной вежливостью сообщил, что к молодому хозяину прибыл гость. Какой-то весьма достойный господин ожидает его в гостиной.
Приходя в себя, Джакомо взглянул на часы и удивился:
— Но сейчас полночь.
Ансельмо пожал плечами:
— Он очень настаивал, утверждая, что речь идет о срочном деле. Более того — о жизни или смерти. Он выразился именно так.
— Кто это? Вы знаете его?
Слуга покачал головой:
— Мне кажется, однажды я его уже видел. Ах да, вот первое, что он сказал: он ваш друг. Я поразмыслил и решил поверить ему.
Джакомо поднялся с постели, поправил узел галстука и поискал другой пиджак.
Человек, ожидавший его, только что приехал в такси из скита Сан-Себастьяно.
Ему можно было дать лет сорок: довольно высокого роста, длинные, до плеч, светло-пепельные волосы, пронзительные светло-голубые глаза, тонкие губы, острый прямой нос. К этому следовало прибавить элегантный темный костюм. Все это придавало гостю решительный и волевой вид; казалось, он так и излучал энергию. В гостиной горел чудесный камин восемнадцатого века. Человек протянул к огню необычайно белые и холеные руки. Беспокойство, терзавшее его во время поездки в такси, прошло и сменилось приятным волнением от весьма желанной встречи. Когда Джакомо вошел в гостиную, человек встретил его широкой улыбкой. Юноша, не веря своим глазам, в изумлении замедлил шаг:
— Доктор Вайзе!
— Джакомо!
Наметившееся было объятие не состоялось. Но его вполне заменило горячее рукопожатие.
— Вы… вы здесь…
