мертвые».
Этот рассказ так поразил Харри, что он забыл посмеяться. Оказывается, кенгуру часто выпрыгивают на проезжую часть, и те, кто выезжает за город, нередко видят их трупы на обочине дороги.
Официант принес Харри виски. Лебье продолжал, глядя теперь на стакан:
— Позавчера я видел девушку, такую милую, что мне захотелось погладить ее по щеке и сказать что-нибудь приятное. Ей было чуть больше двадцати. Синее платье, босые ножки. Но она была мертвая. Как ты уже понял, блондинка, со следами изнасилования и удушения. И ночью мне снилось, что трупы таких милых, беспечных и беззаботных девушек лежат на обочинах по всей Австралии: от Сиднея до Кернза, от Аделаиды до Перта, от Дарвина до Мельбурна. И всё по одной-единственной причине. Потому что мы не справились с расследованием и предпочли закрыть глаза. Потому что сделали недостаточно. Потому что мы позволили себе обычные человеческие слабости.
Харри понимал, куда клонит Лебье. Официант принес рыбу.
— Ближе всех подошел к разгадке ты, Харри. Ты лежал, прислонив ухо к земле, и, может быть, услышишь, когда он приблизится снова. Есть сто причин, чтобы напиться, но если будешь валяться и блевать у себя в комнате, ты никому не поможешь. Наш противник — не человек. Поэтому и мы не можем позволить себе быть людьми. Надо все выдержать, надо бороться. — Лебье взял салфетку. — Но и поесть тоже надо.
Харри поднес стакан с виски ко рту и медленно его выпил, поглядывая на Лебье. Потом поставил пустой стакан на стол и взял вилку. Остальное время они ели молча.
Когда Харри услышал, что допросить толстую соседку Отто Рехтнагеля Уодкинс отправил Юна, то невольно улыбнулся.
— Надеюсь, она его не раздавит, — сказал Лебье.
Он подвез Харри до Кингз-Кросс, где тот и сошел.
— Спасибо, Сергей. Думаю, дальше я один.
Лебье помахал рукой и уехал.
Сандра стояла там, где всегда. Харри она узнала, только когда он подошел совсем близко.
— Привет-привет, — сказала она, глядя сквозь него узкими зрачками.
Они пошли в «Бурбон энд Биф», где официант проворно подвинул Сандре стул.
Харри спросил, чего она хочет, и заказал колу и большую порцию виски.
— Уфф, я думала, меня отсюда выпрут, — выдохнула она.
— Я тут вроде как завсегдатай, — объяснил Харри.
— Как там поживает твоя подруга?
— Биргитта? — уточнил Харри. — Не знаю. Она не хочет со мной разговаривать. Надеюсь, что паршиво.
— Странное желание. С чего бы?
— Потому что, надеюсь, она меня любит.
Сандра хрипло рассмеялась.
— А ты-то сам как, Харри Хоули?
— Паршиво, — грустно улыбнулся Харри. — Но может быть, будет получше, когда я найду убийцу.
— Ты думаешь, я тебе в этом помогу? — Сандра закурила. Лицо у нее было еще бледнее и куда более измученное, чем в прошлый раз, в глазах красные прожилки.
— Мы похожи. — Харри показал их отражение в закопченной оконной раме рядом со столиком.
Сандра не ответила.
— Я помню, и достаточно ясно, как Биргитта кинула твою сумку на кровать и оттуда вывалились вещи. Сначала, правда, мне показалось, что там был пекинес. — Он на секунду умолк. — Ответь: зачем тебе светлый парик?
Сандра посмотрела в окно. Точнее, на отражение в этом окне.
— Мне его купил один клиент. Он хотел, чтобы я его надевала, когда обслуживала его.
— Кто этот…
Сандра покачала головой.
— Нет, Харри. Я не скажу. В нашей работе не так много правил, но одно из тех, что есть, — не рассказывать, кто твои клиенты. И это хорошее правило.
Харри вздохнул.
— Боишься, — сказал он.
Глаза Сандры сверкнули.
— Брось, Харри. Не выйдет.
— Можешь не рассказывать мне, кто он, Сандра. Я и так знаю. Просто ответь: боишься ты его или нет?
— «Знаю», — раздраженно передразнила Сандра. — Откуда же ты знаешь?
— Увидел камешек, который выкатился из твоей сумки. Зеленый хрусталь, Сандра. Я его узнал по звезде, которая на нем нарисована. Тебе его подарил он. Камень из маминого магазина. «Хрустальный храм».
Она смотрела на него большими черными глазами. Красные губы застыли в уродливой гримасе. Харри осторожно положил ей руку на плечо.
— Почему ты так боишься Эванса Уайта, Сандра? Почему не хочешь сдать его нам?
Сандра отдернула плечо. И снова отвернулась к окну. Харри ждал. Она шмыгнула носом, и Харри протянул ей платок, который носил в кармане на всякий случай.
— Представь, не только у тебя дела идут паршиво, — наконец прошептала она, повернувшись к нему. В глазах прибавилось красных прожилок. — Знаешь, что это? — Она задрала рукав платья, и Харри увидел на руке множество воспаленных уколов, кое-где с коростой.
— Героин? — предположил Харри.
— Морфий, — ответила Сандра. — Не каждый в Сиднее им торгует — все равно все скатываются на героин. А у меня на герик аллергия. Не выношу. Как-то попробовала — чуть не сдохла. Так что мой яд — это морфий. В последнее время на Кингз-Кросс только один человек может доставать морфий в нужных количествах. И расплачиваться он просит… игрой. Я навожу марафет и надеваю парик. Все нормально, мне, скажем прямо, до фонаря, главное — морфий! К тому же есть психи и почище, чем те, кто просит тебя нарядиться их мамочкой.
— Мамочкой? — переспросил Харри.
— Наверное, ненавидит ее. Или любит сверх меры. Не знаю. Он мне не говорил, а я и спрашивать не хочу! — Она глухо рассмеялась.
— А почему ты решила, что он ее ненавидит? — спросил Харри.
— В последние разы он был грубее обычного, — объяснила Сандра. — Поставил мне пару синяков.
— Душил? — спросил Харри.
Сандра покачала головой.
— Пробовал. Это было, когда в газетах писали про девчонку из Норвегии, которую задушили. Он просто положил мне руки на шею и велел не дергаться и не бояться. Я потом об этом и не вспоминала.
— Почему?
Сандра пожала плечами.
— На людей влияет то, что они читают и смотрят. Например, как-то у нас крутили фильм «Девять с половиной недель». Тут же куча клиентов захотели, чтобы мы ползали вокруг них голыми, а они сидели в кресле и наблюдали.
— Дерьмо, а не фильм, — заметил Харри. — Продолжай.
— Ну, ухватил он меня за шею, надавил большими пальцами на горло. Нет, не больно. Но я сорвала парик и сказала, что мне эта игра не нравится. Он пришел в себя и сказал, что все в порядке. Не знает, что на него нашло. Мол, это ничего не значит.
