ужин». Прежде его всегда звали на пиры, и сидел он рядом с солонкой, близ лорда Станниса. Лицо Станниса всплыло перед его внутренним взором — лицо не мужчины, а мальчика, которым тот был когда-то — ребенком, ежащимся в тени, в то время как все солнце доставалось его брату. Что бы он ни делал, Роберт делал это лучше и быстрее. Бедный мальчик… нужно поспешить, для его же блага.

Мейстер нашел кристаллы там, где их оставил, и собрал их с пергамента. У него не было полого кольца, какими, как говорят, пользуются лисские отравители, но в широких рукавах его мантии имелось множество больших и малых карманов. Мейстер спрятал кристаллы душителя в один из них, открыл дверь и позвал:

— Пилос! Где ты? — Не дождавшись ответа, он позвал снова, погромче:

— Пилос, мне нужна твоя помощь. — Ответа по-прежнему не было. Странно: каморка молодого мейстера находилась всего на один пролет ниже, и он должен был слышать.

В конце концов Крессен кликнул слуг и сказал им:

— Поторопитесь. Я слишком долго проспал. Должно быть, они уже пируют, едят и пьют… надо было меня разбудить. — Что же случилось с мейстером Пилосом? Старик ничего не мог понять.

Он снова прошел по длинной галерее. Ночной ветер, пахнущий морем, проникал в большие окна. Факелы мигали на стенах Драконьего Камня, а в лагере горели сотни костров, точно звездное небо упало на землю. Вверху пылала красным огнем зловещая комета. Ты слишком стар и мудр, чтобы бояться таких вещей, сказал себе мейстер.

Двери Великого Чертога были вделаны в пасть каменного дракона. У входа мейстер отпустил слуг. Ему лучше войти одному, чтобы не показаться слабым. Тяжело опираясь на клюку, он взобрался на последние несколько ступеней и прошел под каменными зубами. Двое часовых распахнули перед ним высокие красные двери, и навстречу хлынули шум и свет. Крессен вступал в пасть дракона.

За стуком ножей о тарелки и гулом голосов слышалось пение Пестряка: «…да, милорд, да, милорд», и звенели его колокольчики. Та же жуткая песня, которую он пел нынче утром, «Не уйдут они отсюда, нет, милорд, нет, милорд». За нижними Столами рыцари, лучники и наемные капитаны разламывали ковриги черного хлеба, макая его в рыбную похлебку. Здесь не было ни громкого смеха, ни непристойный возгласов, обычных на пирах, — лорд Станнис такого не допускал.

Крессен направился к помосту, где сидели лорды с королем. По дороге ему пришлось обойти Пестряка. Пляшущий шут за своим трезвоном не видел и не слышал мейстера. Перескакивая с ноги на ногу, он налетел на старика, вышиб у него клюку, и оба рухнули на пол. Вокруг поднялся хохот. Зрелище получилось смешное, спору нет.

Дурак прижался своей пестрой рожей к самому лицу Крессена, потеряв свой жестяной колпак с рогами и колокольцами.

— А на дне морском ты падаешь вверх, — объявил он. — Я знаю, я-то знаю. — Он со смехом вскочил на ноги и снова заплясал.

Мейстер, стараясь не усугублять своего смешного положения, слабо улыбнулся и попытался встать, но в бедре так стрельнуло, что старик испугался, не сломал ли его снова. Чьи-то сильные руки подхватили его подмышки и поставили на ноги.

— Благодарю вас, сир, — пробормотал он и обернулся посмотреть, кто из рыцарей пришел к нему на помощь.

— Нужно быть осторожнее, мейстер, — сказала леди Мелисандра низким голосом, отдающим музыкой Яшмового моря. Как всегда, она была в красном с головы до пят. Просторное платье из огненного шелка с прорезями на рукавах и лифе открывало более темную кроваво-красную ткань внизу. Цепь червонного золота на шее, еще туже мейстерской, украшал единственный большой рубин. Волосы ее были не такие, как обычно бывают у рыжих, — они имели цвет полированной меди и ярко блестели при свете факелов. Даже глаза у нее были красные… зато кожа, безупречно гладкая, без единого изъяна, светилась молочной белизной. Стройная женщина, грациозная, выше большинства рыцарей, полногрудая, с тонкой талией и сердцевидным лицом. Мужские взоры подолгу задерживались на ней, и мейстеры не были исключением. Многие находили ее красавицей. Но она не была красивой. Красной была она — красной и страшной.

— Б-благодарю вас, миледи.

— Человек вашего возраста должен смотреть, куда идет. Ночь темна и полна ужасов.

Это слова из ее молитвы, вспомнил мейстер. «Ничего, у меня своя вера», — подумал он и сказал ей:

— Только дети боятся темноты. — Но не успел он это произнести, Пестряк снова завел свою песню:

— Тени собрались и пляшут, да, милорд, да, милорд.

— Вот вам и загадка, — сказала Мелисандра. — Умный дурак и глупый мудрец. — Она подобрала с пола колпак Пестряка и нахлобучила его на голову Крессену. Колокольчики тихо зазвенели. — Корона под стать вашей цепи, лорд мейстер. — Мужчины за столами смеялись.

Крессен, сжав губы, попытался побороть свою ярость. Она думает, что он слаб и беспомощен, но еще до конца ночи она убедится в обратном. Стар он или нет, он остается мейстером Цитадели.

— Мне не нужно иной короны, кроме истины, — сказал он, снимая дурацкий колпак с головы.

— В этом мире есть истины, которым не учат в Староместе. — Мелисандра отвернулась от него, взметнув красными шелками, и вернулась за высокий стол, где сидел король Станнис со своей королевой. Мейстер отдал рогатый колпак Пестряку и последовал за ней.

На его месте сидел Пилос.

Старик уставился на него и наконец произнес:

— Мейстер Пилос, вы… вы не разбудили меня.

— Его величество приказал вас не тревожить. — У Пилоса хватило совести покраснеть. — Он сказал, что вы ему здесь не понадобитесь.

Крессен оглядел рыцарей, капитанов и лордов. Вот пожилой и унылый лорд Селтигар в мантии, расшитой красными крабами. Вот красивый лорд Веларион в шелке цвета морской волны — белый с золотом морской конек у него на шее хорошо подходит к его длинным светлым волосам. Лорд Бар Эммон, толстый четырнадцатилетний юнец, запеленат в пурпурный бархат, подбитый мехом белого котика. Сир Акселл Флорент не стал красивее даже в пышном красновато-коричневом наряде с лисьим мехом, набожный лорд Сангласс носит лунные камни на шее, запястьях и пальцах, лисский капитан Салладор Саан блещет красным атласом, золотом и каменьями. Только сир Давос одет просто, в бурый дублет и зеленую шерстяную мантию, и только сир Давос смотрит на него с жалостью.

— Ты слишком стар и бестолков, чтобы быть мне полезным. — Похоже на голос лорда Станниса — но нет, не может этого быть. — Отныне моим советником будет Пилос. Он уже занимается воронами, поскольку ты больше не можешь взбираться на вышку. Я не допущу, чтобы ты уморил себя у меня на службе.

Мейстер Крессен заморгал. «Станнис. Мой лорд, мой грустный угрюмый мальчик, не делай этого. Разве ты не знаешь, как я заботился о тебе, жил ради тебя, любил тебя, несмотря ни на что? Да, любил, больше, чем Роберта или Ренли, ибо ты был нелюбимым ребенком и больше всех нуждался во мне».

— Как вам будет угодно, милорд, — сказал Крессен вслух, — но я… я голоден. Позволено ли мне будет занять место за вашим столом? — (Рядом с тобой, где я сидел всегда…)

Сир Давос поднялся со скамьи:

— Мейстер окажет мне честь, если сядет рядом со мной, ваше величество.

— Дело твое. — Станнис отвернулся и сказал что-то Мелисандре, сидевшей на почетном месте, по правую руку от него. Леди Селиса сидела по левую руку, и ее улыбка не уступала блеском ее драгоценностям.

«Сир Давос сидит слишком далеко, — уныло подумал Крессен. — Добрая половина лордов- знаменосцев отделяет контрабандиста от высокого стола. Надо сесть поближе, к ней, если я хочу бросить душителя в ее чашу, но как?»

Пестряк скакал вокруг мейстера, пока тот совершал свой медленный путь вокруг стола к Давосу Сиворту.

— Здесь мы едим рыбу, — весело сообщил шут, размахивая своим дурацким жезлом, — а на дне морском рыбы едят нас. Я знаю, я-то знаю.

Сир Давос подвинулся, освобождая место на скамье.