Плотная приземистая фигура показалась в воротах. Петр Силыч широко расставил руки, словно хотел обнять сразу всех гостей вместе с тройкой коней.

– Наконец-то! – закричал он еще издали. А уж мы ждем-пождем, все очи проглядели! Думаем, не сбился бы кучер с дороги, темень-то какая! На-ка, вот, тебе, братец, на водку!

Бочаров вскочил на подножку, сунул растерявшемуся графу какую-то мелочь в руку и повернулся к Ольге.

– Сударыня! – произнес он, сняв картуз и приложив его к сердцу, – Я счастлив принимать в своем, так сказать, скромном жилище особу столь знатную и столь, так сказать, sharmant... Доктор, что же вы? Представьте меня!

Христофор, несколько опешивший от такого напора, прокашлялся и сказал:

– Рекомендую, мадам... Петр Силыч Бочаров, богатейший здешний помещик...

– Готов служить! – Бочаров поцеловал Ольге руку и заговорщицки подмигнул Христофору. – Вы уж простите старика, что слегка покривил вам дорогу и заманил, так сказать, не спросясь... Просто мечтал оказать гостеприимство!

– Позвольте, но ведь Куратов.. – начал было Христофор.

– И Куратов здесь! Все здесь!

– Да как же он согласился?!

– Упрям, что и говорить! Весь в матушку! Да, впрочем, и Турицын хорош. Так что я их и спрашивать не стал. Перенес к себе всю компанию – и дело с концом! Только прошу вас, ничего им не говорите. Пусть думают себе, что хотят... Вон они, высыпали!

На крыльце показались Савелий Лукич Куратов с матушкой, Григорий Александрович Турицын и осовело хлопающий глазами урядник, видимо, только что разбуженный.

Когда коляска подъехала ближе, Куратов выступил вперед и, прижав руку к сердцу, с чувством произнес:

– Сударыня! Я счастлив принимать в своем, так сказать, скромном жилище особу столь знатную и столь, так сказать, sharmant...

Ольга покивала ему шляпой и, выходя из коляски, подала руку.

– Он думает, что это его дом! – прошептал Христофор.

– Нормально, да? – отозвался граф.

Бочаров, стоявший тут же, только хихикнул. Обман его блестяще удался, однако все присутствующие чувствовали себя немного не в своей тарелке. Турицын и Аграфена Кондратьевна испуганно косились по сторонам, урядник хмурился, протирая заспанные глаза, да и сам Куратов, пригласив гостей в дом, то и дело спотыкался о пороги и, казалось, не знал, как пройти в гостиную.

Петр Силыч вызвался помочь ему в распоряжениях по дому, сам слетал на кухню и в столовую, тотчас вернулся и объявил, что стол накрыт к ужину.

Ольга оставила шляпу и дорожный плащ в отведенной ей комнате, после чего вышла к столу, поразив присутствующих странной, нездешней красотой и почти демонической остротой черт лица. Умело наложенные краски грима и тушь сделали ее взгляд пронзительным, придали бровям надменный излом, а губам – властное и неулыбчивое выражение.

Это сразу настроило всех сидевших за столом на серьезный лад. К тому же еще выяснилось, что мадам Борщаговская плохо говорит по-русски, из помещиков же только Турицын кое-как мог объясниться по-французски. Так что ужин почти весь прошел в чинном молчании. Впрочем, доктор Михельсон успел рассказать, что спиритическое искусство родилось в Америке, в Европу же быстро перекочевало оттого, что именно здесь еще, над полями былых сражений витает самый славный из духов – дух императора Наполеона.

Любому человеку он может раскрыть тайны грядущего, если только умелый, отмеченный печатью небес медиум заставит его явиться и говорить со смертными...

– С нами крестная сила! – прошептала Аграфена Кондратьевна, незаметно помахав перед собою щепотью.

– Простите, а как же он будет говорить? – Куратов задумчиво почесал в затылке. – Я хочу спросить, на каком языке?

– Да что вы, право, Савелий Лукич, точно маленький! – рассмеялся Бочаров. – Будто не знаете, что император Наполеон – француз! Не по-китайски же ему говорить!

– Не скажите, Петр Силыч! – возразил Куратов, любивший, чтобы последнее слово оставалось за ним. – Во-первых, Буонапарт – корсиканец, а во-вторых, среди духов бестелесных, как я слышал, все наречия равны, и они легко общаются друг с другом на любом языке.

– От кого же это вы слышали? – язвительно поинтересовался Бочаров. – Уж не от них ли самих?

– Господа! – грудным оперным альтом произнесла вдруг Ольга и отложила салфетку. – Вы все увидаете сам! Главное – спирит, то бишь дух визиват, с ваша помога! Если он прилетай – ви разговаривать, если нет – пер бакко! – ви сами виноват, плёхо помогаль! Давай начинаем! Герр доктор! Зовите, битте, ваш кучер с мой багаж!

Через минуту в гостиной, где по распоряжению Ольги были погашены почти все свечи, Джек Милдэм установил столик резидента Собакина, расписанный под Хохлому. Гости, волнуясь, рассаживались. Всем, даже уряднику, весьма любопытно было побеседовать с духом покойного императора, и только матушка Аграфена Кондратьевна пыталась ретироваться. Бедная старушка, стуча зубами от страха, уверяла, что лучше пойдет готовить чай, потому что этого Бонапартия вдоволь насмотрелась еще в молодости, живя у тетки, в Смоленской губернии...

Но Ольга не отпустила Аграфену Кондратьевну.

– Нас тепер рофно семь, – сказала она. – Это есть «Нумеро магика». Никто не мошет уходить, не то дух пойдет за ним...

При этом известии матушка только слабо пискнула и без сил опустилась на стул. Глаза ее, выпученные от ужаса, неподвижно смотрели в одну точку. Гипноз больше не нужен был бедной старушке, она и так впала в беспамятство.

Прежде чем начать сеанс, мадам Борщаговская подозвала михельсоновского кучера и шепотом отдала ему какое-то приказание. Тот поклонился, вышел из комнаты и плотно запер за собой дверь.

Ольга велела всем положить руки на стол и раздвинуть пальцы так, чтобы каждый мизинец касался мизинца соседа. Куратову и Михельсону пришлось помочь Аграфене Кондратьевне справиться с неживыми пальцами, после чего все руки, наконец, коснулись друг друга, образовав замкнутую кольцом цепь.

Тотчас Христофор ощутил некое подобие электрического разряда, пробежавшего по рукам. Он не мог бы сказать, что это было – судорога в чрезмерно напряженных пальцах или эффект от прикосновения к ифриту, сидящему рядом с ним. Впрочем, это могли быть и первые фокусы зеленоглазой ведьмы.

– Астарот, Аллохим, – глухо заговорила Ольга. – Аполлион, Асмодеус... Их кенэ ирен намен, их ладе зи айн! ... Элвус, Гномус, Нимвус, Саламандер! Субординате тус миос! ... Ключ и врата! Четыре стихии, три начала, семь сфер... Ваши руки теплеют, расслабляются. Вы дышите глубоко и спокойно. Вы не слышите ничего, кроме моего голоса. Вы не видите ничего, кроме тлеющего огонька...

В центре стола вдруг сам собою заалел огонек и притянул к себе все взгляды. Даже Христофор, знавший, что это всего лишь лампочка крохотного прибора, не мог оторвать глаз от светящейся точки.

Никто и не заметил, что мадам Борщаговская перешла на русский язык и говорит совершенно без акцента.