Я искала в шкатулке браслет из раковин, когда Фриц вдруг ощетинился. Шерсть на его загривке встала дыбом, и он свирепо оскалился, хотя рядом никого не было.
— Ну, началось, — рявкнул он. А потом коротенько взвыл, показывая, что в данный момент обрабатывает сразу кучу данных. И тут я услыхала далекий гром. Воздух сделался другим, более плотным. Он стал похож на натянутую на барабан кожу, по которой только что лупили палочки.
Я замерла на месте, колени мои подогнулись.
— Где же шаттл? Ему уже пора быть на месте? Фриц!
Грохот приближался, басовитые пульсации его становились все громче. Выбежать наружу? И увидеть приближающуюся воду… Сколько времени она будет добираться до меня?
— Фриц! Сколько потребу…
Вмешалась мать.
— Шаттл уже в пути. На его отправку ушло больше времени, чем мы предполагали.
В голосе ее не звучало никаких эмоций, но чему, собственно, удивляться. Должно быть, ее не родили, а изготовили, а потом из этой машины выросла женщина, готовая оставить собственное тело при первой же разрешенной законом возможности.
— Что мне делать?
— Все в порядке, Лизбет, — сказала она, причем лицо ее то становилось ярче, то совсем блекло. — Все будет хорошо, просто… вот, дерьмо. Нет!
Затрещал статический разряд, а потом с мучительным воем пронесся короткий импульс цифровых данных. И тут включился папа.
Зубы мои уже стучали друг о друга. Я осталась одна на этой дурацкой планете и могла полагаться только на электронные сущности, более не являющиеся людьми.
Фриц подтолкнул меня к креслу коммуникационного устройства. Папа сказал:
— Садись, следуй моим указаниям, да поторапливайся.
— Но что…
— Молчи! Видишь зеленый кабель, выходящий из-за коммуникатора? Потяни за ближний к себе конец и отсоедини его от серебристого ящика со стержнями наверху. Только не коснись штырей!
— Хорошо, вынула. — Соединительный блок блестел в моей руке штырьками, огражденными специальной рамкой, и его нужно было подсоединить.
— Запусти руку в волосы, найди соответствующий разъем и сними с него щиток. Сделала? А теперь подсоедини кабель. Живо!
Пальцы мои тряслись. Закрыв глаза, я на ощупь совместила оба разъема — тот, что был на кабеле, и тот, что находился на моей голове с той поры, когда я начала помнить себя.
— Но…
— Делай!
Что мне оставалось? Из глаз текли слезы. В голове гудело — то ли вода, то ли моя жизнь, вытекающая по небольшому зеленому проводу.
— Нет! — завопила я. — Я еще не готова!
И тем не менее я соединила разъемы. Так или иначе, все равно умирать.
Мать, по крайней мере, пыталась привести за мной шаттл. Но как мог папа предложить мне такое?
Впрочем, разве у него был выбор?
После того как соединение произошло, места для гнева уже не осталось. Как и для страха, надежды и ненависти. Мое существование разделилось на две половинки:
Все, что я когда-то знала, думала или представляла, было стерто — словно движением мокрой тряпки, зажатой в руке гиганта; все это разлетелось в пыль, как хрустальная ваза, сброшенная на пол шаловливым псом. Блестящие осколки разлетались во всех направлениях — в э-пространстве нет гравитации, — кружа и вращаясь, унося по кусочкам все, что меня составляло. Каждый осколок нес в себе часть моей жизни, разбухающую, растущую, заполняющую огромный объем солипсического пространства (термин этот сам собой возник в моей голове, оказалось, теперь я знаю кучу вещей). Должно быть, так можно почувствовать себя богом, не имея малейшего представления о том, что есть Бог.
Расширяясь, я думала: как мог отец так долго противиться чудесному превращению? Какие оправдания находил он своим усилиям цепляться за эту примитивную физическую форму? Неужели он делал это ради меня?
Один из осколков привлек мое внимание, и, старательно приглядевшись, я увидела собственную смерть.
Я видела ее, паря над местом событий, видела бурлящую грязь, дергающиеся в ней конечности несчетных «саперов», видела живительную воду, затоплявшую иссушенную землю. Зрение мне дал один из дистанционных мониторов, следивших за происходившим. Понятно: мой богоподобный мозг устремился к интересующему его объекту и немедленно получил нужную информацию.
Я закрыла глаза.
Что это означало? Теперь у меня не было глаз, которые можно было бы закрыть. Однако вода и плотное облако грязной пены сразу исчезли, уступив место трепещущей темноте, и, охваченная ею, я почувствовала, как дергается взад и вперед мое тело, как вращает и кружит его поток, пока наконец каким- то образом не собрала свое «тело» в псевдоплотный комок.
Сжавшись, я беспомощно вращалась во мраке.
А потом я услышала звук. Едва слышный, далекий, сливающийся с отголосками. Фриц! Это лаял Фриц, и сердце мое — а точнее, его аналог — возликовало. Но лай становился тише. Он рассыпался на все более мелкие и мелкие осколки, исчезавшие, как подхваченные ветром пушинки.
— Фриц! Фрицци! — позвала я, не успев подумать, не сумев даже задаться вопросом, как может позвать развоплощенный ум. Голос моего волка смолк. — Нет! Фриц… я здесь!
Он исчез.
И в этот момент я почувствовала такую беспомощность, такое одиночество и даже пожалела, что не погибла в этом потопе.
Когда я наконец открыла глаза, мать и папа были рядом, они высились надо мной, и лица их искажали тревога и страх. На какое-то мгновение показалось, что мне снова четыре года и в голове моей вот-вот обнаружится игривый и добрый волчонок.
Но это было не так. Я оказалась в Сети. Стала взрослой.
А Фриц исчез.
Я как будто лежала на постели, а вокруг деловито и привычно жужжала комната — позванивали мониторы, переговаривались далекие голоса, тихо шелестел подгоняемый вентиляторами воздух.
В этот момент я ощущала себя так, словно в моем черепе покопалась целая куча людей, и, прежде чем прикрыть его крышкой, они расположили все обнаруженное в более логичном порядке. Только при этом даже не подумали проверить, не сломали ли чего-нибудь внутри моей головы и не потеряли ли что-то важное.
Папа шагнул ко мне, протягивая руки для объятий, но я отвернулась. Руки его упали, и я ощутила прилив горькой, смешанной с любовью печали.
Мать стояла, скрестив руки на груди, такая же холодная и деловитая, как всегда… только теперь она не была образом, присутствующим в моем мозгу, она стала абсолютно реальной. А точнее сказать, более реальной, чем сама реальность.
— Так вот как у вас здесь… — выговорила я.
Мать чуть улыбнулась.
— Да. Приветствую тебя в стране взрослых.
— Спасибо. Ну… ну и когда придут… гости на вечеринку? — Мои патетические старания сохранить бодрость духа превращались в припадок истерики. Дыхание спазмами вырывалось из груди, мне было
