Похоже, программисты почти не оставляют игрокам шансов на победу. Мои многочисленные выигрыши и умение мистифицировать не только участников, но и зрителей — самое верное тому доказательство. Может, в меня заложено чувство вины, которое должно проявляться именно после того, как я добираюсь до последнего раунда? Но почему приходится узнавать обо всем еще до ответа на последний вопрос? Мне кажется, что это — промах. Не могли ли программисты на этот раз ошибиться?

— Я ужасно зла, — начинает свою финальную речь первый Игрок.

— На себя и вашу Модель. Все это время, почти до самого конца я считала, что нашла друга. Он казался таким приятным человеком… Какой ж& идиоткой я была, верно? Модель использовала меня, заставляла голосовать так, как было выгодно ей, и мне жаль остальных участников, потерпевших поражение из-за моей глупой доверчивости. Но вам всем необходимо знать, что я человек, а Игрок под номером пять — компьютер. Смотрите…

Она подносит руку ко рту и впивается зубами в предплечье. Безжалостно. До крови. По ее щекам льются слезы.

— Смотрите, у меня кровь течет! Да, это может оказаться всего лишь очередным трюком ужасно умной Модели. Но что еще я могу сделать? Выдрать себе волосы? Выцарапать глаза? Это всего лишь дурацкая игра, и если вы не способны различить, кто человек, а кто нет, значит, в проигрыше все.

— Время вышло, Игрок один, — вмешивается Ньюмен. — Ваша очередь, Игрок пять — докажите свою подлинность.

— Скажем так, все правда: я и есть Модель Человека, — бесстрастно произношу я. Леди не лжет. Она действительно человек. Я тоже мог бы укусить себя и сделать так, чтобы все увидели мою кровь, но к чему стараться? Она победитель. Эта игра крайне жестока, и я стыжусь, что стал ее орудием. Отдайте леди шесть миллионов и выключите головизоры. Меня тошнит от всего этого.

— Да, нужно признать тактика совершенно необычная, — говорит Ньюмен. — Но сейчас те зрители, что сидят у своих головизоров, должны решить, кто из этих двоих человек: первый Игрок с ее страстным призывом или пятый Игрок с его тонким психологическим ходом? Голосуйте, а мы после небольшого перерыва объявим результаты.

Режиссер — всем: Тридцать секунд.

Я посылаю сообщение напрямую, больше не делая вид, что печатаю.

Игроку 1: Поздравляю, вы победили.

Игрок 1 — пятому: Спасибо. Вы полностью меня одурачили.

Я — первому: Прошу прощения, это моя работа.

Вступает знакомая мелодия, и мы снова в эфире. Ньюмен открывает конверт и вытаскивает листок бумаги. Все это чисто театральный трюк, попытка показать товар лицом, поскольку в действительности он считывает результат со своего информационного экрана.

— Леди и джентльмены, соотношением 96 349 021 к 95 288 310 голосам Моделью Человека назван Игрок под номером один. К сожалению, как и много недель подряд, вы выбрали настоящего человека. Это Дороти Берт, домохозяйка из Эдисона, штат Нью Джерси, где она живет со своим мужем Сэмом и детьми, Лилли и Питером. А теперь она нас покидает.

За миг до того, как первый экран темнеет, я успеваю увидеть ее лицо — она потрясена. Хотя я пытался под конец отдать ей приз, зрители мне не поверили. Вероятно, попытались предвосхитить мои замыслы и решили, что поскольку я добровольно сдаюсь, то просто не могу быть Моделью. Говорю же, мои программисты крайне редко оставляют что-то на волю случая и, должно быть, спланировали подобный ход с самого начала. Психология человека — вещь крайне сложная, но ее весьма легко программировать, если речь идет о большом количестве субъектов.

Я преобразую свое видеолицо в образ хорошо всем известной демонической Модели Человека и кривлю губы в безжалостной улыбке, на фоне которой плывут заключительные титры.

Режиссер — пятому: Прекрасное шоу. Даже я думал, что Модель — женщина.

Надеюсь, на следующей неделе они не запрограммируют меня на угрызения совести. Плевать мне на проигрыш. Я просто хочу в следующий раз быть веселым и беззаботным.

Но ведь я и без того не смогу запомнить, как все было.

Фриц лизнул меня в щеку и взвизгнул. Я отмахнулась, поскольку только что наконец сумела сфокусировать увеличенное изображение личинки ангелокрыла посреди плотной мозаики сырого песка, находившейся в шестидесяти сантиметрах подо мной, и теперь ждала, когда она начнет прокапываться к поверхности. Солнце и приморская жара и так мешали работе, а тут еще волк. Он снова лизнул меня и сказал:

— Лизбет, надо идти.

— Фриц, заткнись! До обеда еще далеко.

Пестрая мохнатая морда Фрица съежилась и превратилась в бледное и остроносое лицо. Моя мать.

— Лизбет, это я. И я хочу, чтобы ты немедленно была дома.

Я выключила микроскоп, подождала, пока он втянет свое рыльце и свернется в кольцо, а потом повесила его на пояс, которым и ограничивалась вся моя одежда.

— Мама, — сказала я, — разве это не ты сама прислала меня сюда? Или тебе уже не нужны образцы из рощи лилейных деревьев?

— Но ты не в роще. — Голос ее казался напряженным. Между прочим, большая редкость. — Ты на пляже, хотя тебе запрещено сюда ходить.

Я поглубже зарылась пальцами ног в теплый песок и присела, обхватив руками колени.

— Ну и что с того? Я вернусь к лилейным деревьям…

— Забудь о них. — Обращенные ко мне глаза ее сделались серебряными. Трудно объяснить словами присутствие рядом с тобой сетевой личности… то, как она говорит в тебе самой. Как смотрит тебе в глаза, находясь внутри твоего собственного черепа. Впрочем, я привыкла, и это более не смущает меня, кроме тех случаев, когда мать прибегает к различным способам физического и психологического принуждения, чтобы заставить меня что-нибудь сделать. — Я хочу, чтобы ты повернулась на юг, обратилась лицом к океану и сказала мне, что видишь.

— Повернуться лицом к воде?

— Да. Просканируй весь пляж, увеличь изображение, если потребуется.

Я встала, стряхнула с ног налипшие песчинки и, щурясь, оглядела весь длинный, покрытый сухим желтым песком склон вплоть до густой черной тени, залегшей под стеной плотины километрах в двух от меня. Отсюда огромная стена уплотненной глины не казалась такой уж внушительной. Вдалеке она загибалась на юг, образуя некое подобие плоскогорья, на котором располагался океан. Я сощурилась еще больше, и стена приблизилась, повинуясь реакции моих оптических имплантатов.

— Лиз, посмотри на ее основание. И скажи мне, что ты видишь.

— Вижу что-то такое… ну, что-то блестящее и движущееся в тени… Ох! — удивление заставило меня отступить на шаг.

— Говори же, что там! — резко прозвучал голос матери.