Война не сразу пришла в Ленинград. Сначала всё было почти как обычно, только мы иногда бомбоубежище спускались. Но не часто, летом налётов было мало. Первое моё воспоминание именно о войне — это как я провожал на фронт папу. В тот день я в садике был с утра, но знал, что папа уходит на войну. Я накануне вечером видел дома, как он собирался. Я был в садике, наша группа гуляла на детской площадке, и тут я услышал, как на улице кто-то громко начал петь песню «Священная война». Очень громко, будто бы сразу сотни людей её пели.

Там же папа! Папа уходит на войну!

Я улучил момент, когда Анна Васильевна отвлеклась, и бегом припустил к калитке. Мне кричали вслед, но я не останавливался. Папа! Выбежав со двора на улицу, увидел, как мимо меня проходят сотни вооружённых людей. Они шли и пели. И случилось чудо. Папа! Я нашёл его среди этих сотен людей, нашёл! Подбежал к нему, он поднял меня, поцеловал, опустил обратно на землю и ушёл. Совсем ушёл. Больше я не видел папу никогда.

Конечно, мне потом попало от Анны Васильевны, но разве это важно? Зато я смог ещё раз увидеть своего папу. В последний раз.

Самый первый погиб у нас Мишка. Зима, холодно, кушать хочу так, что болит живот. Я был дома один, кто-то постучал в дверь. Открыл — там женщина. Вам похоронка, говорит. Я тогда не знал, что это такое, но бумажку взял у неё. А потом пришла мама, увидела эту бумажку, и стала плакать. Это случилось 12 октября, где-то в южной части Норвежского моря. Как погиб Миша неизвестно. Написано только, что «верный воинской присяге, проявив геройство и мужество».

Миша погиб первый, но к тому времени, как мы узнали про это, у нас уже умерли бабушка с дедушкой и мы с мамой и Колькой остались втроём. Колька домой редко приходил, он в ремесленном учился и был на казарменном положении.

Потом где-то в середине января погибла мама. Не знаю, как она погибла. Ушла за водой и не вернулась. Я съел весь хлеб, что оставался дома, было очень холодно. Когда через три дня пришёл домой Колька, он нашёл меня скрюченного на кровати под матрасом, там было теплее. Колька принёс дров и немного каши в кастрюльке. Он затопил буржуйку, напоил меня кипятком, накормил кашей, а потом увёз на санках в круглосуточный детсад. К счастью, мои карточки дома были, мама не взяла их с собой.

Обидно. Как же горько и обидно было потерять маму уже после победы. Ведь мы победили! Мы уже победили к тому времени фашистов. Я точно знал это! Я даже бояться бомб и снарядов перестал. Зачем бояться, если мы победили? Осенью я ещё боялся, но после того случая с солнышком страх прошёл совершенно.

А осенью я боялся.

Особенно страшно мне в подвале было, когда нас завалило. Бомба в наш детсад попала и старый дом, в котором наш садик был, развалился. А мы все в подвале. Очень страшно, темно, ничего не видно, все ревут кругом, Анна Васильевна не отвечает. Да ещё вода откуда-то течь стала. Потом что-то зашуршало, какие-то камушки посыпались, и я слышу, как сверху Колькин голос кричит мне: «Бориска! Бориска, ты живой там?!».

Через некоторое время к нам какой-то мальчишка пролез с электрическим фонариком. Он хотел Светку Малахову подсадить к дырке в стене, через которую сам пролез только что, но та боялась, ревела и отбивалась. Пока мальчишка с ней возился, фонарик утопил свой в воде. Там на полу уже много воды было, нам пришлось на лавочки ногами встать, так как вода очень холодная была. Опять стало темно.

Этот мальчишка, что спасать нас залез, какой-то странный был. Себя по фамилии называл и говорил о себе так, будто его тут нет. Помню, бродит он в ледяной воде, а ему там выше колен уже, бродит и подгоняет нас: «Быстрее, щучьи дети, быстрее! А то Степанов тут себе с вами самое важное место отморозит!».

Вот, это запомнил, а как меня спасли помню смутно. Замёрз я и страшно мне было. Помню, Степанов поднял меня и в нору какую-то сунул, а там чьи-то руки схватили меня за запястья и выдернули наружу, как морковку. Мама меня сразу домой унесла греться.

Да, тогда я ещё боялся. Но после чуда со сказкой бояться перестал совсем.

Было утро. А может и день, не знаю. Мама ушла куда-то, на столе свечка горит. Темно ведь в комнате, окно фанерой заделано. Одно стекло, правда, целое, но на нём светомаскировка. Я в кровати лежал, а тут в дверь стучат. Долго стучат, пришёл кто-то. Я не хотел вставать, но больно уж настырно стучали. Выбрался я кое-как и потащился открывать. Долго шёл, голова кружилась. Открываю — там девчонка незнакомая. Первый раз её вижу. Спрашивает меня, не я ли мальчик Боря. Говорю, что я, но она не понимает меня. Наверное, я слишком тихо говорил тогда.

Прошли мы с ней в нашу комнату и уже там я жестами смог объяснить, что Боря — это я и есть. А девчонка говорит, пошли, мол, со мной, сегодня в школе ёлка, а после ёлки будет обед! Обед! Я так хочу кушать!! Но… как же я пойду? Я и по комнате-то еле хожу, куда уж мне в школу! А девчонка не унимается. Со мной, говорит, как миленький дойдёшь. Я тебя, говорит, на санках и туда и обратно отвезу!

Закутала она меня в старую бабулину шаль, взяла с постели одно одеяло, и мы пошли. На лестнице она помогала мне, поддерживала. Посадила на санки, укрыла одеялом, в школу привезла. Дверь открыла, а там… а там, за дверью, сказка! Настоящая сказка!

Светло, тепло, едой пахнет так, что животу больно. А посередине ёлка, настоящая большая зелёная ёлка с игрушками!

Вокруг этой сказочной ёлки даже хороводы водили, кто посильнее. Я не мог в хороводе участвовать, просто на лавочке сидел с другими ребятами. Ещё Дед Мороз и Снегурочка были, оба очень смешные. Дед Мороз такой маленький и с писклявым голоском, а Снегурочка здоровенная такая, с усиками. Один раз Дед Мороз сам себе на бороду случайно наступил, и та у него отвалилась. Было очень смешно.

Потом обед был. Очень-очень вкусный обед! А вот что после обеда было, я плохо помню, так как сильно спать захотел. Проснулся я уже следующим утром. Буржуйка горит, на ней чайник греется, мама около стола топором на щепочки стул строгает. В комнате светло, светомаскировка с уцелевшего стекла снята.

Сначала я думал, что мне вся эта ёлка во сне приснилась. А потом гляжу — на столе бумажный пакетик лежит. Это же подарок! Мой подарок на Новый Год! Нам всем вчера такие пакетики после обеда раздали. Значит, это не сон был?! Была настоящая ёлка?!

Я выбрался из кровати, подошёл к столу и взял этот пакетик. А что в нём? Открыл, и вытащил рукой… не может быть! Это же чудо! Как, откуда? Подошёл к окошку поближе, рассмотреть на свету. И в этот момент из-за туч выглянуло солнце и осветило мою руку с новогодним подарком. Я тогда подумал, что он и сам совсем как маленькое солнышко. Солнышко у меня в руке! В тот момент мне стало совершенно ясно, что мы победили. Это — Победа. Раз в задыхающийся от голода город везут даже такие вещи, значит всё, Победа!

И я перестал бояться. Мы ведь победили! Ещё не была прорвана Блокада, ещё был жив папа, а Сталинград, в котором он погибнет, был простым тыловым городом. Ещё была жива мама. Мне ещё предстояло пройти через их смерть. Но страх ушёл. Остались лишь злость и ненависть.

Колька в своём первом письме с фронта, которое я уже тут, в Алтайском крае, получил, писал, что ему было очень страшно в первом бою. А чего он боялся, глупый? Ведь мы же победили!

Брата весной 43-го призвали, когда ему 18 лет исполнилось. Сейчас Колька танкист, он гвардии сержант и наводчик на самом тяжёлом советском танке, на ИС-2! На 1-м Белорусском служит, во 2-й гвардейской танковой армии. Наверное, он уже в Берлине. Потом напишет, как они его брали.

Но это сейчас он такой весь из себя бравый. А когда летом 43-го в первый раз попал в бой, то, как он честно в письме признался, ему очень страшно там было. Его первый бой седьмого июля случился, около какой-то деревни Смородино. Снаружи стреляют, снаряды по броне бьют, в танке дым, двигатель ревёт, командир орёт что-то. А Кольку в экипаж вместо раненого наводчика буквально за пару дней до этого поставили. Он и танк-то изучить не успел. Их учили на наводчика Т-34, а сунули в такое чудовище английское. У этого же Mk IV всё совсем по-другому. Хорошо, Кольке опытный командир танка попался. Он Кольку задвинул в угол и велел прикинуться ветошью и не отсвечивать. А сам в бою был и командиром и наводчиком сразу.

Колька писал, что ему вообще с командиром повезло. Везучий у него командир, просто невероятно. Про него в полку легенды ходят. Подумать только, с самого начала войны воюет, с первых дней, а ни одного