к Невскому. Что странно – на Дворцовой как стояли, так и стоят, медом им там намазано, что ли? В голову неожиданно приходит мысль: если громкоговорители собрали к Невскому публику отсюда, то и с другой стороны то же самое будет. Получается, что если столковаться с водоплавающими, то я мог бы заскочить к себе в старую квартиру и забрать что возможно. Мама об этом постоянно говорит.

Между тем Енот опять начинает цеплять Ильяса – то ли по живости характера, то ли опять засиделся, то ли просто не нравится ему наш снайпер. На этот раз непоседливый зверь зашел с особо тонкой материей – на полном серьезе заливает какую-то мутную парахту курсантерам и Тимуру, да и радисты его слушают.

– Учебники все врут! – вещает Енот. – В них издревле гнобили гордых славян, подтасовывая результаты отборочных битв за Царьград и полуфинала на Куликовом поле. На самом деле любому культурному человеку известно, что татар создал пресловутый московитский царь Петр Первый. Он с детства мечтал построить Ледяной дворец, насадить совдепы и создать наконец татар. Ну нравилось ему такое певучее название. Учитывая, что за большой срок ведения войны с Эстонской Колоссальной Империей…

– Так уж и империей? – удивляется всерьез купившийся Рукокрыл.

– Империя, империя, даже две великих империи – укров и эстов, пожранные кровавым режимом… Так вот, Петр Великий сильно поиздержался за войну, а его варварская рать понесла катастрофические потери – ведь только при стаскивании с кроватей стариков и больных в Нарве промочили в реке ноги и простудились несколько сотен тысяч русских, из которых умерло от воспаления легких больше миллиона! Историки врут, замалчивая число погибших. Они пишут про какие-то маленькие армии и сражения с участием пятидесяти тысяч человек, преподнося их как события… Так вот. Деспот, везде насаждавший совдепы, решил переселить в Казань (а это была небольшая деревня под Смоленском, где постоянно кого-нибудь бессудно варварски наказывали или казнили, отсюда и название деревни Наказань – Казнь – Казань) все население взятого им хитростью, с применением тайно привезенных из Голландии летательных машин, города Тарту. Почему его выбор пал на этот несчастный город? Многие историки объясняют именно созвучностью названия города Тарту – татарам. Но в действительности дело в другом: прознав через тайных борцов за Свободу (желавших Европейских Ценностей всем, а не узурпировавшему их Петру) о новой технике, эсты срочно заказали в Германии специальные пушки, в отличие от мортир называемые «флаки» (фляги) из-за характерной формы. И весь воздушный отряд Петра был уничтожен. Хотя и успел нанести непоправимый урон обороне крепости, завалив ее амбразуры русскими трупами. Осатанев, тиран велел искоренить память о сем позорном провале и переплавить все захваченные пушки, а всех очевидцев сослать куда-нибудь в глубь дикой России.

– Вот сейчас точно врешь, – убежденно говорит Рукокрыл, но его останавливает приятель, вроде даже что-то записывающий в маленьком затрепанном блокнотике.

– Почему его выбор пал на этот несчастный город? – ехидничает радист.

– Повторяю, многие историки объясняют это именно созвучностью названия города Тарту – татарам, – не моргнув глазом заявляет Енот. И тут же продолжает: – Там он намеревался оттатарить население Тарту, тем более что под Казанью все время круглосуточно светит очень яркое солнце, отчего несчастные истязаемые жители Тарту, не имевшие крова над головой, вынуждены были все время щуриться. Эстонский император Анзип Плюгавый выразил решительный протест, поддержанный всей демократической общественностью того времени: фараоном Психотерапестом XXVII, царем Средней Нумидии Бгавауононом, императором Южной Германии Фридрихом-Вильгельмом Вторым и его сыном – принцем Фридрихом-Вильгельмом тоже Вторым, а также всей прогрессивной американской общественностью, которая выразила озабоченность созданием татар шаманскими плясками и гонками на бизонах. К сожалению, врожденная интеллигентность помешала всем перечисленным предпринять что-либо более конкретное по отношению к распоясавшемуся русскому скинхеду в парике. Он демонстративно чихал и сморкался на выражаемые ему протесты и продолжал отатаривать жителей города Тарту, попутно насаждая ненавистные всем интеллигентным европейцам совдепы (тысяча семьсот шестой год – в Летнем саду, а в тысяча семьсот восьмом году – на Аптекарском острове, причем вызывающе использовал для этого громаднейшую лопату).

– Ты что-то про укров утаил, – деловито переспрашивает Ленька.

Я кошу глазом на Ильяса. Тот сидит совершенно спокойно, даже как бы дремотно, но мне кажется, что, будь у Ильяса хвост, кончик (именно самый кончик) хвоста двигался бы злобно и предостерегающе. Причем хвост был бы змеиным с погремушкой на конце. Еноту же это незаметно, и спокойствие объекта насмешки заводит сказочника все сильнее и сильнее.

– Чтобы не дать эстам возможности воссоединиться с другой великой нацией – украми, коварный Петр послал к ним замаскированного агента большевиков, который даже фамилию себе выбрал – Меньшевиков. Да-да, мы знаем его и под кличкой Меншиков. Он был варвар и палач и одновременно являлся Махатмой Ганди. Он отучил татар есть сало, и они поссорились с украми. Намечавшийся тайный союз с такими же несчастными ссыльными, основавшими названный в честь отнятой родины город Хохлома, распался. Империя Зла вновь удержала в повиновении порабощенные народы.

– И что, мировая общественность просто так позволила варварам издеваться над великими народами? – уточняет Ленька.

– Европейская общественность негодовала. Ограниченный миротворческий контингент под нейтральным шведским флагом начал проводить операцию по принуждению мира к восстановлению законности. Но контингент был обманут – под видом воина укра в доверие к королю Карлу, которого на самом деле звали Густавом (причем из-за путаницы, связанной с плохим почерком писца, в церковных записях звали его и Первым, и Четвертым, и Двенадцатым), так вот, к нему в доверие втерлась симпатичная шпионка Желя Знак, внучка известного норвежского следопыта Сусси-Аннена и одна из предков небезызвестного матроса Железняка (бывшего также князем Ярополком Окаянным). Она, как и ее далекий потомок, повела миротворческие силы на Москву, а вывела на Полтаву, где как раз выпало невиданно много снега.

– Вот прямо так в июне снег и выпал? – иронизирует Рукокрыл, а я пытаюсь вспомнить, когда же было Полтавское сражение[55]. Безуспешно, увы.

– Снег выпал еще в мае. Полтава тем и славна, что там все время снег. Именно потому там случилось грандиозное сражение, в котором впервые применили секретные древние аналоги танков. Да-да. Орды жидомонгольских, бронированных металлическими бляшками кибиток волнами налетали на стройные ряды миротворцев. Спасли ситуацию выкаченные на прямую наводку все те же немецкие флаки-фляги – они пробивали любую броню навылет, и потери варваров от них были поистине ужасны. Только ночь прервала избиение. Шведско-американские коалиционные силы одержали сокрушительную победу, совершенно не понеся потерь, но вынуждены были отступить, опасаясь причинить вред мирному населению окрестных хуторов. Поэтому, несмотря на то что все русские войска были уничтожены трижды, утром миротворческий контингент сдался в плен полным составом. Так печально закончилась уже не первая и не последняя попытка принести торжество демократии в дремучую Россию. Город Тарту совершенно зачах без населения, и эстонскому императору Анзиппу Зазипованному пришлось срочно завозить южан урартцев, которые плохо приживались в суровых природных условиях, часто болели душой и телом, особенно если отмораживались мозги. Позже император признал, что погорячился, выбирая для поселения народность со схожим названием, но явно слишком изнеженную, ан переделывать что-либо было уже поздно. Поэтому и сейчас тартусцы из Урарту плохо изъясняют свои мысли, и их, как правило, с трудом понимают окружающие. А настоящие тартусцы окончательно стали татарами и даже страну Рассею на картах европейцы обозначали как Тартария – в честь города Тарту. Также в честь этого города называются кулинарные изделия – торты.

– А торты – это разве не от слова «траты»? – неожиданно даже для самого себя ляпаю я.

– Да, разумеется, нет, – высокомерно заявляет новоявленный историк и продолжает: – А несчастные татары, лишенные надежд на возрождение былого величия утерянной Родины, совсем пали духом. Некоторые даже стали вновь есть сало и пельмени, а потом и пить водку. И вскоре они окончательно обрусели. Этому способствовала пущенная каким-то английским ученым поговорка, что, если потереть русского, – найдешь татарина. Коварно пользуясь этим, русские монголы завлекали в бани татарских девушек и предлагали проверить, хорошенько потерев. Наивные девушки, не подозревая подвоха, соглашались… А потом как-то уже не получалось остановиться. Позже это получило название татаро-монгольское иго. Вот так и получилась эта странная для несведущего человека формация – русские татары.

– Ты совсем уже заврался, – наконец не выдерживает Ильяс.

– Отнюдь! Я излагаю наиболее передовую историческую науку. В конце концов, я же не придаю беседе личностный характер, не лезу людям в душу, не пытаюсь выяснять, каково это жить в виде перескобленного русского… Это я в смысле того, что, если поскоблить русского, только тогда найдешь татарина. Очевидно, что