Ольге ни для кого не была тайной. Никто сомневался в том, что именно Ольга может пролить свет на причину внезапного исчезновения своей подруги. Ольга не стала лукавить и рассказала настоятельнице все, как было. Она даже показала ей записку, оставленную Мариной. В конце-концов, рассуждала Ольга, Марина не была связана монастырскими обетами, а потому имела полное право поступать как человек свободный.

– Вот только не пойму я этой фразы, – задумчиво сказала игуменья, несколько раз перечитав записку и выслушав подробный рассказ Ольги о происшествии у родника, – что это за такие странные слова: «Я догадалась, кто спас тебя и Стаса». О чем это таком она догадалась, чего я никак не могу понять?

– Не знаю, матушка, – тихо сказала Ольга, – сама ничего понимаю. Может, ей что-то померещилось?

– Померещилось, говоришь? Если б только ей одной, тогда можно предположить, что померещилось. А когда сразу трем, да так, что один за оружие хватается и палить начинает, то это уже не померещилось.

Игуменья снова задумалась, свернув записку вчетверо, как она была сложена самой Мариной, и положила перед собой.

– Надо военным сообщить, – после долгого молчания она перевела взгляд на Ольгу, – пусть своих шалунов прищучат. Наверное, напились так, что их лукавый попутал. Господи, спаси и сохрани!

И она широко перекрестилась, посмотрев на образа.

– Матушка, – робко попыталась возразить Ольга, представив себе, сколько это принесет неприятностей Вадиму и Стасу, – может, не надо никому сообщать? Марину уже не вернуть, а те скоро тоже уедут.

– Зато другие приедут, – резко ответила игуменья. – И тоже начнут наших девиц в соблазн вводить. А там до греха один шаг.

Игуменья тяжело вздохнула и уже без всякой строгости поманила Ольгу подойти ближе.

– Дети вы, дети… Хоть и выросли, а все равно неразумные, непослушные дети. Пока поймете, что все вокруг суета сует, одна суета и томление духа… Так пророк говорил. Всю жизнь свою испытал: и богатством, и любовью, и славой, и науками разными, книгами, а потом понял все, да так и написал нам в назидание о том, что все земное – сплошная суета сует и томление духа. А вы чего-то все ищете, ищете, ищете, разбиваете свои лбы, и опять ищете.

И всего вам, глупым и наивным, мало: счастья мало, денег мало, любви мало, здоровья мало. А ведь все это мимолетное, временное. Вечна только душа, которой, бедолаге, некуда в этой суетной жизни свою головушку приклонить. Вот и мечется она, плачет, пока мы живем на этом свете. А как помрем, то поздно будет о душе думать. Пойдет она – голодная, нищая, пустая, неумытая – к своему Творцу Небесному. Чем оправдается пред Ним, что скажет?..

Вот решила твоя Маринка с тем женихом счастья искать. А почему Господа не послушала? Ведь Он учит не женихов, а прежде всего Царствия Божьего искать и вечной правды его. Все остальное, по Его слову, нам само собой тогда приложится: кому жених, кому невеста, кому богатство, а таким вот, как мы, недостойные Его милостей, – келья монастырская.

– Матушка, – Ольге хотелось еще побыть рядом с игуменьей, – можно вас кое о чем спросить?

– А известно ли тебе, голубка, что не всякий вопрос к добру ведет? – игуменья ласково улыбнулась ей. – Выкладывай свое «кое-что», а то пора делом заниматься.

– Матушка, – Ольга подняла глаза, – а вы влюблялись в молодости? Ведь вы тоже были такою, как мы. Говорят, красивой были.

– Кто такую чушь говорит? – нарочито строго переспросила игуменья.

– Разные люди говорят, которые помнят, как вы сюда после войны приехали.

– Врут. Неправда все это. Ничего красивого во мне никогда не было. А вот то, что я когда-то молодой была – чистейшая правда, отрицать не стану.

– И никто в вас не влюблялся? Или вы в кого?

– Ну, влюблялся кто в меня или нет – этого я тебе точно не могу сказать, потому что сама не знаю, – спокойно ответила она. – А вот я, грешная, как отдала свое сердце одному жениху, так и остаюсь ему верна до сих пор. И другого жениха мне не нужно.

– Матушка!.. – Ольга в совершенном изумлении посмотрела на игуменью, не веря своим ушам и пытаясь понять, шутит ли она или говорит правду. – Матушка!.. У вас есть жених? Я не ослышалась?