душу своим проникновенным и необычайно добрым взглядом с пожелтевшего фото.
«Дорогая во Христе Ольга, – пришел ей вскоре ответ, написанный тем же немного корявым и неровным почерком, что был на конверте, – Вы спрашиваете, как Вам жить дальше. А так и жить: стараться больше не грешить, в Бога верить и Его любить, добро приумножать. Слушайте во всем голос своего сердца и совести – они не обманут. А идти на сделку с совестью – значит, снова служить греху, от которого Вы и так настрадались. Вы пишете, что готовы уйти из этого мира в монастырь, чтобы больше не видеть грязи и замолить прежние грехи. Да, нужно очистить душу – искренним покаянием и смирением, тогда все, что Вас окружает, тоже станет чище. А вот что касается монастыря, то и впрямь поезжайте. Насовсем или только на какое-то время – это Вам самой должно стать ясно, готовы ли Вы оставить мир и всецело служить Господу в монастыре, или же остаться в миру и там спасать свою душу. Поезжайте с Богом, поживите. Кстати, мне есть что посоветовать: монастырь именно такой, как Вам хочется – «глухой», в стороне от шума и суеты. Я походатайствую за Вас, а Вы поезжайте, как выйдете на свободу. Вас там примут…».
Через год после этого письма и переписки с игуменьей Покровской обители Ольга по амнистии вышла на свободу. Теперь ей хотелось одного: перечеркнуть прожитые годы и начать новую жизнь. Она уехала в монастырь, где ее ждали.
…За окном еще стояла непроглядная темень, когда послышался колокольчик и тихое:
– Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, помилуй нас. Вставайте, сестры, час молитвы пришел!
Но Ольга ничего не слышала. Она спала, повернувшись лицом к лампадке, мерцавшей синим огоньком возле Лика Богоматери с Младенцем.
7. ПРОЩЕНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
Молодые послушницы монастыря – совсем девчонки – стайкой сидели вокруг Ольги и смотрели на нее восторженными глазами.
– Даже в Америке была? – всплеснула руками одна из них.
– Была, – сдержанно, но с чувством превосходства ответила Ольга, держа на коленях модный заграничный журнал со своей фотографией на первой странице обложки. – В Сан-Франциско, Нью-Йорке, потом в Филадельфии. Оттуда мы в Канаду на съемки летели.
– А в Японии?
– И там была. По приглашению одной крупной компьютерной фирмы рекламировали их продукцию.
– А еще где? Расскажи, Олечка, – самая молоденькая послушница с веснушчатым лицом смотрела умоляющим взглядом.
– Проще сказать, где я не была. А про все рассказывать – десяти вечеров не хватит. Я ведь в рекламе работала, снималась на телевидении.
– Какая интересная жизнь! – в восторге произнесла все та же веснушчатая послушница, умиленно вздохнув. – Есть что вспомнить, о чем рассказать…
– Да ладно, девчонки, – махнула рукой Ольга, закрывая журнал. – Все это интересно лишь поначалу, и то недолго. А потом надоедает. Когда красная икра, да большой ложкой, да каждый день – тошнить начинает, поверьте.
– А мне бы никогда не надоело, – уже мечтательно сказала другая.
В это время в комнатку вошла монахиня Амвросия.
– Чем заняты? – строго спросила она, посмотрев на послушниц.
– К исповеди готовимся, – быстро выкрутилась одна из них. – Скоро ведь прощеное воскресенье.
Матушка подошла к столу и посмотрела на лежавшие там книги: сочинения Игнатия Брянчанинова, патерики, дневниковые записи Иоанна Кронштадтского. Она еще раз обвела взглядом послушниц и молча вышла.
– Правда, девчонки, давайте читать, – сказала веснушчатая, – а то матушка гневаться будет, если узнает, что мы болтаем.
– Ладно тебе, – послушница, которая была чуть постарше остальных, поднялась из-за стола и подошла к окну, чтобы открыть форточку. – «К исповеди готовимся…» А чего к ней особо готовиться? «Делом, словом, помышлением…» Больно кому это нужно: одним ковыряться в собственной жизни, а другим все выслушивать…
Она косо посмотрела на Ольгу и добавила:
– Когда рыльце в пушку, никакие книжки не помогут. «Кайся – не кайся, в рай не совайся» – так моя
