«Не шикарно, но ладно», – подумала Ольга и, закрыв за собой дверь, вошла в вокзальное помещение.

До рассвета оставалось часа три. Она решила скоротать оставшееся время  в этом неуютном зале ожиданий. Чтобы меньше ощущать холод, которым веяло от ледяных кресел, она аккуратно расправила свой дорожный рюкзак и села прямо на него. Потом, вытянув ноги, закрыла глаза, чтобы хоть немного наверстать ночной сон, потерянный в вагоне из-за того дребезжащего стакана.

Сон какое–то время не приходил: по спине еще пробегал колючий озноб, но потом Ольга почувствовала, как тепло постепенно начало приливать к ногам, и она словно поплыла в тумане тревожного сна. Ей послышались знакомые выкрики «дубачек»[1]: «Стоять! Лицом к стене! Руки за спину!», лязг и скрип дверей «шизо»[2], стрекотание швейных машинок. Перед глазами зарябили строчки стеганых фуфаек, которые шились на зоне для таких же зеков. Потом все смешалось в какой-то шум, смех. Откуда–то всплыло тщедушное лицо пастора, проповедавшего им за колючей проволокой, тихие слова Татьяны: «Храни тебя, Боже...». Потом снова вокзальная суматоха, убаюкивающий, мерный стук вагонных колес и такое же мерное, в ритм перестука колес, покачивание...

Наконец, сквозь сон Ольга почувствовала, что кто-то ее действительно раскачивает, настойчиво теребя за плечо. Она открыла глаза и увидела перед собой милицейский патруль – двух сержантов с потрескивающими портативными рациями в руках.

– Документики ваши разрешите для проверки, – учтиво обратился один из патрульных.

Ольга повела сонным взглядом по сторонам: кроме нее в зале ожидания никого не было. Она поднялась с уже нагретого вокзального кресла и, расстегнув молнию куртки, вытащила из внутреннего кармана сложенные вчетверо в целлофановом пакете документы.

– О, какие гости пожаловали к нам! – язвительно ухмыльнулся милиционер, развернув оттуда первую бумагу – справку об освобождении.

– И что же так, без предупреждения? Мы бы встречу организовали: цветы, оркестр, прессу и так далее. Чего уж скромничать? – не без явного удовольствия язвил патрульный. – Нехорошо, госпожа Гаевская. Вот так бы приехали и уехали, а мы ни сном и ни духом. Нет, уважьте нас, серых провинциалов, позвольте с вами ближе познакомиться. Наше вокзальное капезе[3] хоть и не пятизвездочный «Хилтон», но в обиде на нас не будете.

В небольшой дежурке, куда Ольга зашла в сопровождении милиционеров, царил полумрак. Маленькая настольная лампа рассеивала из-под абажура ядовито-желтоватый свет, которого явно не хватало, чтобы осветить даже эту комнатенку. За столом в шапке и в накинутом на плечи стареньком милицейском пальто клевал носом милиционер с измученным от бессонной ночи лицом. Перед ним стояла пепельница с горой смердящих окурков и лежал раскрытый журнал регистрации вокзальных происшествий.

– Кого еще привели? – устало поднял он голову на звук стукнувшей двери, хлопая воспаленными глазами. Вглядываясь в полумрак, он с явной неохотой отгонял от себя остатки дремоты.

– Никак залетная «ночная бабочка»[4]?

Приглядевшись, добавил:

– Что–то я тебя, красавица, среди наших никогда прежде не видел. Не пойму, какого лешего ехать сюда, где одна ободранная гостиница, и та полна тараканов да клопов?

Помолчал, перевернул страницу в журнале, как бы готовясь делать новую запись.

– Или ты мастерица по трактористам? – снова обратился к Ольге. – Так у них при такой житухе тоже ничего не осталось – ни в штанах, ни в хатах. Годны только самогонку жрать да воровать. Больше ни на что.

Снова помолчал, затем кивнул головой в сторону стоявшего в темном углу табурета:

– Садись, девочка, гостьей будешь.

Ольга молча подвинула к себе стул и так же молча села, повернув лицо в сторону темного проема окна. На станцию прибывал новый поезд, о чем диспетчер гнусавым голосом оповещал пустынный вокзал.

– Ага, вот оно что, – прочитав справку об освобождении, прогнусавил милиционер. – Значит, как говорят, на свободу с чистой совестью? Позвольте полюбопытствовать, каким же ветром занесло к нам? Родня здесь имеется или, так сказать, подруги, точнее, подельницы?

Ольгу стал раздражать насмешливый тон милиционера, но она все же сдержанно ответила:

– Нет никакой у меня здесь родни.