может, в самом деле можно как-нибудь обойти это гиблое место?

– Это тебе не гора, куда умный не пойдет. Хотя и там иногда лучше в гору, чем вокруг. А тут, – он показал рукой на топь, – один путь – вперед. Или назад, к ментам. Однако, бегут за нами.

Матрос дал команду всем отдыхать, набираться сил перед тяжелым броском. Беглецы скинули всю поклажу и, набросав на кучу мокрых сосновых веток, расположились на привал. В это время со стороны леса снова послышался протяжный волчий вой. Ему вторил еще один, а потом еще.

– Видать, чуют, твари, что пожива будет...

Чифирь взял автомат и передернул затвор:

– Может, пальнуть разок, чтоб не выли?

– Я те как пальну! – Матрос вырвал у него автомат. – В болотах нас никто не найдет. Ни волки, ни люди.

Мишка тоже собрал мохнатых сосновых веток, разложил их под березой, что росла на обрыве, и бережно помог сесть Дарине. Ей становилось все хуже и хуже. Она прислонилась головой к стволу дерева и, не открывая глаз, снова начала бредить, зовя на помощь отца. Мишка прислонил ладонь к ее лбу. Она горела от высокой температуры.

– Брателло, давай сюда! – услышал он голос Матроса.

Беглецы сели в круг и закусывали тем, что было в рюкзаках. Из рук в руки передавали кружку, наливая в нее вина.

– Взбодри кровь, Мишок, – Матрос налил и ему, – тут тебе не сочинский пляж в бархатный сезон. Придется малость замочить ноги. Берданки62 за плечи, каждый по шесту – и след в след. Первым идет Тунгус, он здешний, знает, что делать. Топь – дело гиблое. Шаг в сторону – и никто не узнает, где могилка моя. Так что, братва, пьем за удачу.

Они посидели еще немного, затягиваясь сигаретами и собираясь с силами перед трудным переходом. Тунгус тем временем наломал длинные упругие шесты, чтобы ими нащупывать наиболее безопасный путь через трясину.

Мишка подошел к Матросу и вполголоса сказал:

– Матроскин, девочка не вытянет. Слаба совсем.

Они оба подошли к тяжело дышавшей Дарине. Матрос присел рядом и внимательно посмотрел на нее.

– Да, братан, не ходок она с нами. Да и нет смысла ее тащить дальше, я так думаю. Погода нелетная. Скверная погода... Чего девочку мучить? Пусть тут отдыхает, силенок набирается…

– Матрос, каких силенок? – удивился Мишка. – Ее нельзя бросать одну. Ты что, не видишь, какая она? Выйдут на нее менты или нет, а вот зверье точно отыщет. Как только уйдем с этого места. Тебе что, не жалко девчонку?

И словно в подтверждение Мишкиных опасений со стороны леса снова послышался страшный, протяжный, заунывный волчий вой, словно кликавший беду на беглецов.

– И давно стал таким жалостивым? – Матрос насмешливо посмотрел на Мишку, даже не повернув головы в сторону леса, откуда доносился этот вой. – Помнится, когда мы с тобой чеченские аулы зачищали, когда нас на высотки выбрасывали, ты совершенно другим был.

– Матроскин, то была война! Если б не мы боевиков, то они нас! Причем здесь девчонка? Сам сказал, что она в игре.

– Была, – оборвал его Матрос. – А теперь вне игры. Знаешь, как в шахматах? Есть пешки, которые стают королевой. Проходные пешки. А есть просто пешки. Сделали свою игру – и долой с доски. Вот так и твоя девочка. Не суждено ей стать королевой. Не судьба просто. Да и нет необходимости. За топью нас ждет свобода. А это еще пару дней ходьбы. Облачность низкая, плотная, с воздуха нас нас не увидят, а менты уже не достанут. Так что тащить ее с собой – грех на душу брать. В нашем деле лишняя обуза ни к чему.

– А оставить ее здесь на верную гибель – это, по-твоему, не грех? – вспыхнул Мишка. – Подыхать среди мертвого леса, рядом с волчьей стаей – не грех?

Услышав его хрипловатый голос, Дарина приоткрыла глаза.

– Прошу… Умоляю…