Внезапно женщина в углу взвыла. Раздался грохот. Торопливые движения, недовольные приглушенные голоса. Но взывающее сквернословие на неведомом языке не прекратилось. Морл задыхался. Почему-то он знал, что женщине в руку вложили нож и теперь направляют эту руку. Что когда сталь войдет в плоть, он умрет. Но умирать очень страшно. Лучше просто исчезнуть, спрятаться в таком месте, которого не существует.

Теперь он знал, что все это действительно происходит с ним. Только не сейчас, а когда-то. Восемнадцать лет назад, день в день. И не умирает он, а наоборот рождается. Когда сталь войдет в плоть… Рождаться очень страшно. Лучше просто исчезнуть…

Запах крови. С левого плеча стекала тонкая липкая струйка. Он сунул руку под одежду. Там, где раньше нащупывались две узкие, длинные неровные отметины, теперь были свежие кровоточащие борозды. Нож открыл двери плоти. Морл зашатался. Пол ушел из-под ног.

Воздух стремительно накалялся. Через полминуты в подвале стало трудно дышать от жара. «Опекуны» забегали, как крысы, почуявшие неладное. Они хватали друг друга за одежду, кричали нелепое «Что? Что?», кто-то пытался поднять с пола упавшего Морла. Женщина в углу, оставленная всеми, стонала. Лужа крови под ней все увеличивалась.

Потом кто-то истошно завопил. Бесплотные щупальца Морла радостно потянулись к огню, объявшему одного из «опекунов». Тот размахивал руками, вертелся на месте, затем упал и покатился по каменному полу в напрасной попытке сбить пламя. Остальные шарахались от него в стороны, жались к стенам и молчали. Теперь они молчали. Перед лицом жирующего на человечьей плоти огня все слова угасают, стыдясь своего бессилия.

Морл лежал, вытянувшись, на холодном камне пола и, как присосавшаяся к коже пиявка, напитывал себя кормом. Его тошнило и мутило, но отказаться от корма вряд ли было возможно.

Крик человека захлебнулся в пламени. Тело замерло, превратившись в горящее бревно. Температура в подвале начала спадать, так же быстро, как до этого поднималась. Воздух стал на странность сырым, как в старинных подземельях. Посреди зала остался лежать обугленный труп.

Кто-то из «опекунов» длинно и выразительно выругался.

– Что это было? – спросил дрожащим голосом Смарт.

Ему никто не ответил.

Они стали осторожно, с опаской в движениях, отлипать от стен, ходить, замерять разрушения, причиненные внезапным огнем. Впрочем, никаких иных разрушений, кроме сожранного огнем «опекуна», не было. Даже деревянный стол не пострадал.

– Что с ним? – спросил Стиг, и Морл понял, что это о нем.

– Живой, – ответили ему. – Обморок, наверное.

– Поднимите его и положите на стол. Пол чудовищно холодный.

Голос Стига выдавал его. Не было в нем ни капли прежней жесткости. Только бесконечное, обиженное недоумение.

Морл притворился бесчувственным телом, но ловил каждое слово, движение, каждый вздох. Нужно было узнать, что именно послужило ему кормом.

Ожидание было недолгим.

– Она мертва, – услышал он.

– Какой идиот притащил сюда эту бабу?

– Понятно теперь, почему все сорвалось.

– Как же никто этого раньше не заметил?

– Что там такое? – Шелест колес по каменному полу.

– Стиг, эта женщина не была беременна.

– Как это не была? Что ты несешь?

– Посмотри сам.

«Я сожрал этого ребенка, – равнодушно подумал Морл. – Теперь они не смогут продолжить Ритуал».

– Дьявол, как это может быть? – Это снова Стиг. Молчание. Затем резкое: – То, кого мы ждали, пришло и забрало одного из нас. Оно не прощает ошибок. Теперь у вас есть время помечтать о том, кто будет следующим.

– Стиг, но мы же… – кто-то попытался оправдаться.

– А ему ты тоже, Ричи, будешь объяснять, в какой жопе были ваши глаза? – холодно перебил его Стиг. – Все. На сегодня все. Расходитесь. И не забудьте мальчишку.

Колеса прошелестели мимо стола, где лежал Морл. «Значит, они будут снова пытаться, – размышлял он. – Это только отсрочка. Один раз они проделали это. Наверное, и тогда у них была какая-то ошибка. Но почему я выжил? Ребенок должен умирать вместе с матерью. А у меня – только две царапины… Я не хочу снова испытать это».

Ужас собственного рождения сводил судорогой кишки, вместе с вытекшей кровью неприятно налип на тело под одеждой, словно легким сквозняком перебирал волосы на голове. «Не хочу». Кто бы ни был тот, кого они ждали. Даже если это настоящий его родитель. Тот, кто сотворил его уродом. Пиявкой, сосущей жизнь из всего, что попадается по пути.

Страх был настолько силен в нем, что снова начал разогревать воздух в подвале. Еще немного, и реальность, оплывая, снова потекла бы. Но Морл был сыт, более того, он обожрался. При мысли о новом корме его опять затошнило.

Нужно остановить страх. Пока не появился огонь.

Он перевернулся на бок и быстро откатился к краю широкого стола. Падая на пол, он постарался удариться головой так, чтобы хоть на несколько минут потерять сознание.

Нехитрый трюк удался.

После того как советом клана было решено считать новый реал декорацией Войны миров, Кубик, как и всякий честный и ответственный служащий Центра, принялся отыскивать подтверждения этому. И очень скоро нашел одно чрезвычайно веское доказательство.

К деньгам Кубик относился не очень серьезно. А как еще к ним относиться, если тратить приходится мало, а счет на карточке растет из месяца в месяц? Всем сотрудникам Центра начислялась хорошая зарплата. Правда, никто не знал, кто ее начисляет. Ирчи, разумеется, склонны были считать регулярное пополнение своих счетов приятным и справедливым законом природы. Горлы, само собой, видели в этом благодать Божества. Что по поводу этого думали те, кто не относился к Центру, никого не интересовало. Но, вероятно, что-нибудь тоже думали. Хотя могли, конечно, и совсем не думать. Особенно те, кому по сценарию денег вовсе не полагалось. Или полагалось чуть-чуть, как котенок нап исал.

Но Война миров сказала свое веское слово. Когда Кубик заглянул в свой счет, то не обнаружил там ровно никакого пополнения. Хотя все равно сумма была солидная.

Однако вся солидность слетела с нее, как только Кубик прогулялся по городу и заглянул ради интереса в несколько забегаловок. Чашечка плохого кофе в первой из них отъела шестую часть всех его денег.

Кубик пришел в волнение и споро облазил все окрестные кофейни, закусочные и запивочные. Волнение перешло в трепет. Кубик осознал себя нищим, обосновался за столиком одной из забегаловок, носившей красивое название «Притон», заказал сто грамм коньяка с лимоном и две булочки. На этом деньги кончились.

Содержатель «Притона», тощий, очень вялый и меланхоличный сим, принес заказ, задумчиво уронил зачем-то в коньяк дольку лимонного мармелада, томно и призывно посмотрел на Кубика и ушел обратно за стойку.

В другое время Кубик возмутился бы и потребовал книгу жалоб. Симы, хотя и не являлись людьми, обязаны были подчиняться общечеловеческим правилам. Прежде всего, уважительно относиться к людям и соблюдать приличия в общественных местах. Появляться на работе неподзаряженными им категорически запрещалось. Бросать на людей похотливые взгляды – тем более. Правда, совершать глупые поступки,