демонстративно потряс своим прибором : «Вот таким могучим предметом мы их всех, коммуняк, перебьем».[26]

1992 год. Президент приезжает в Дагомыс на встречу с главами СНГ. Друг Кравчук щедро потчует высокого гостя, и когда разомлел тот в конец, ему на глаза попадается какая-то безвестная девушка: скорее всего, из местной обслуги. Как рассказывал пресс-секретарь одного из президентов, Борис Николаевич, ни слова не говоря, схватил несчастную дивчину и столкнул ее в море: прямо как Стенька Разин. (Хотя нет: атаман, бросив княжну за борт, вряд ли гоготал потом и глупо ухмылялся.) [27]

И ведь ничего: сошло. Никто и слова не сказал поперек; даже вымокшая до нитки купальщица .

И пресс-секретарь его Вячеслав Костиков, когда точно так же, по команде начальника, скинули его с палубы в реку, – на потеху президенту – тоже не позволил себе проявить недовольства: напротив, даже хихикал и всячески демонстрировал верноподданство. (История эта случилась в 1994 году, когда Ельцин совершал прогулку по Енисею.)

Что ж тогда удивляться? Подобно всем партийно-советским бонзам, президент вел себя ровно настолько, насколько ему дозволялось. На него даже и обижаться за подобные выходки было бессмысленно.

Идеалом Ельцина был Петр Первый с его дикими ассамблеями и сонмом придворных клоунов . Президентское представление о природе смеха было каким-то провинциально-пещерным. Он искренне забавлялся, издеваясь над царедворцами, ибо свято полагал, что все окружающие должны быть счастливы уже хотя бы потому, что могут потрафить Его Величеству. Его упоение властью было бесконечным, даже к самым близким людям относился он безжалостно и жестоко.

Очень показательный эпизод услышал я от Светланы Сухановой, вдовы многолетнего ельцинского помощника Льва Суханова. (Впоследствии его дополнил недостающими деталями Коржаков.)

Осенью 1989-го Ельцин с Сухановым и Владимиром Михайловым, своим доверенным лицом, поехали на дачу Коржакова: проводить выходные. (Наина Иосифовна как раз укатила в Свердловск и Ельцин остался один.)

Вечером в субботу хорошо погуляли, а утром пошли в лес пострелять из ружья по бутылкам. (Ельцин не попал ни разу, чуть не убив Суханова: но это так, к слову.)

Как на грех, по пути им встретился мостик. Погода стояла уже довольно холодная, выпал снег, но разгоряченному Ельцину захотелось вдруг остудиться. Он схватил обомлевшего Суханова за руку и вместе с ним прыгнул в реку: Суханов даже понять ничего не успел; шапка уплыла, на голове – тина…

«Ельцин всегда вел себя так, как хотел, – свидетельствует вдова Суханова. – Никаких приличий для него не существовало. Сидим, например, пьем чай. Что-то ему не понравится. Возьмет и стукнет вдруг кулаком по столу со всей силы, чашки взлетают, переворачиваются, а ему – хоть бы что.

Он любил куражиться, демонстрировать свою власть над людьми. Но при этом, в любом состоянии, оставался артистом. Он мог хулиганить, творить черти что, но если чувствовал, что может получить отпор, мгновенно останавливался».

Все, кто близко работал с Ельциным, поначалу неизменно попадали под его обаяние. Он обладал редким качеством – умением влюблять в себя окружающих.

«Ельцин был удав, а все вокруг кролики, – свидетельствует Светлана Суханова. – Он мог загипнотизировать, подчинить своей воли любого».

Дмитрий Рюриков, проработавший без малого шесть лет помощником президента по международным делам – да и не он один – тоже рассказывал мне нечто подобное.

«Ельцин магнетически действовал на людей. Первые годы он показывал чудеса работоспособности и интеллекта. Выходишь от него – как будто зарядился энергией».

Когда Ельцин был трезв и бодр, это был сильный, цепкий и волевой человек с потрясающей работоспособностью и феноменальной памятью. Но стоило ему выпить первую рюмку, Ельцина точно подменяли. Какой-то бес вселялся в него, президент начинал куражиться, глумиться. И чем сильнее пьянел он, тем большее похмелье охватывало окружающих. Только тогда они воочию понимали, что представляет собой российский президент.

«Первый раз я посмотрел на Ельцина другими глазами в конце 1992 года, – продолжает свои откровения Рюриков. – Мы поехали в Бишкек, на саммит СНГ. Ничего сверхординарного там не произошло, но президент очень быстро дошел до соответствующей кондиции. Демонстративно при всех снял Егора Яковлева с должности руководителя центрального телевидения, якобы за неправильный сюжет.

Он топтал его, откровенно издевался на глазах у глав СНГ, и Яковлев в сердцах ушел с саммита, вернулся на борт и просидел в пустом самолете много часов, ожидая делегацию. Весь полет обратно он не подходил к первому салону. И вот тогда я впервые задумался: что же это такое происходит…»

В первые годы своего владычества Ельцин мог выпить очень много. Особой привередливостью в напитках он никогда не отличался: водка, коньяк, пиво и даже вино – в ход пускалось все, что было под рукой.

Его тогдашняя норма составляла от стакана до литра. Причем употреблять обычно он начинал прямо с утра.

Один из бывших президентских врачей доверительно рассказывает, что Ельцин нередко отправлялся в Кремль засветло: часов в семь утра, когда на работе никого еще, кроме уборщиц, не было. Но тлеющая жажда гнала его прочь из дома: в кругу семьи Борис Николаевич старался не расслабляться, у Наины Иосифовны его бдения вызывали истерики.

«Ельцина трудно назвать алкоголиком, – констатирует придворный лекарь. – Скорее, речь идет о бытовом пьянстве. Первые несколько лет он употреблял алкоголь постоянно, чуть ли не ежедневно. При