ответил. На этот раз он говорил долго.

– Он не будет охотиться на эту акулу, – начал переводить Эдуард. – За всю свою жизнь он лишь однажды видел подобную этой… Локхом экилла – это священные акулы, о них еще писали в древних преданиях. Они… – Эд на мгновенье задумался, пытаясь найти подходящие слова для перевода, – как боги для язычников. Его дед однажды убил молодую Локхом и на следующий день умер.

– Эд, что за херня, – скривился Вячеслав. – Ты сам-то слушаешь, что говоришь? Хотя нет. Спорю на твою бейсболку, что он просто цену себе набивает, а ты на ходу выдумываешь этот маразм, назло мне. Помнишь, как в том анекдоте про чукчу, который нашел золото, и переводчик сказал: «Расстреливайте, фиг чего он вам скажет»? И вообще, кто тут переводчик? Гринписовец?! Эй, Дриппи! – крикнул Вячеслав греку. – Я знаю, ты просто опять торгуешься! Так вот, пятьсот зеленых, и ни цента больше, понял?!

– Слава… – приблизился к нему Эд, но взбешенный Бравлин грубо отпихнул его.

– Вы все тут против меня сговорились, да? – задыхаясь, крикнул он.

– Нет, – ровно сказал Эдуард.

Вячеслав подскочил к Папаше Дриппи.

– Мало пятьсот? Штуку даю, слышишь меня, Папаша, или как там тебя, Джон Сильвер! – вопил он, тряся перед застывшим лицом грека стопкой купюр.

«Он сошел с ума, – с нарастающим страхом подумала Татьяна. – И ведь не отступит. Привык делать все по-своему, как в своем бизнесе».

Боже, как она сейчас ненавидела себя за то, что затеяла все это!

Неожиданно черты лица Вячеслава размягчились, и он замолчал. Деньги убрал в нагрудный карман. Глубоко вздохнув, он вкрадчиво произнес, обращаясь к Эдуарду:

– Передай ему, что он трусливое дерьмо. И я, когда вернусь на берег, позабочусь, чтобы у этого упыря больше не было клиентуры. Заодно неплохо бы проверить, как у него с лицензией на отлов акул… Налоги и все такое.

– Я не буду переводить это, – сказал Эдуард. – Слава, ты знаешь, что он не трус. И дело не в деньгах. Ты не понима…

– Ты трус, – громко, членораздельно проговорил Вячеслав, не дав договорить Эду. Теперь он в упор смотрел на охотника, уперев руки в бока, как полновластный хозяин. – Тряпка. Дешевка. Небось и ходулю тебе не акула откусила, а попал под колеса того тарантаса, который нас сюда вез. Ты слышишь меня? Задрипанный Дриппи?

– Заткнись, – сказал Эд, и тот опешил.

Между тем в глубоко сидящих глазах грека пронеслась отдаленная тень понимания, и они сверкнули опасным огоньком. Он что-то сказал, указывая корявым пальцем на протез.

– Ты прав, ногу он потерял не в пасти акулы, – сказал Эд. – Его укусила змея, и он сам себе ее отрезал. Чтобы не сдохнуть от яда.

После этого Папаша Дриппи задрал край рубашки, открыв на обозрение огромный шрам в виде полумесяца, идущий от левой груди до впавшего живота.

– А вот это уже акула, – сказал Эд.

– Все равно, слабо ему, – гнул свою линию Вячеслав, хотя было заметно, что отметины зубов на теле Папаши Дриппи произвели на него сильное впечатление. Уже не зная, на каких чувствах грека сыграть, он с издевательской ухмылкой плюнул прямо на палубу.

Внезапно Папаша Дриппи бросил пытливый взгляд на Татьяну. Он сально улыбнулся, лизнул большой палец руки и провел его по своим заскорузлым от вековой грязи штанам.

– Что это он? – с подозрением спросил Вячеслав.

– Он говорит, что у него… большой половой орган. И он не боится акул, – с явной неохотой перевел Эдуард. – Только не знаю, к чему это он.

Его глаза буравили морщинистое лицо грека, который явно чего-то ждал.

– Да, что касается членов… – вернулся к старой песне Вячеслав. – Там, рядом с челюстью, этот хромой пень написал, что отымел всех акул в округе, так? А теперь нассал в свои портки от страха, и все из-за того, что эта тварь не того цвета?

– Эвей, эвей! – неожиданно с испугом залопотал один из пареньков, тыча пальцем куда-то за борт. – Локхом, эвей!

– Она здесь, – сказал Эд, посмотрев на воду.

Акула плыла медленно, с ленцой. Ее широкие мощные грудные плавники почти не шевелились, огромная рыба словно парила в океане, наподобие птицы в небе. Громадное торпедообразное тело плавно рассекало воду, плоская голова изредка приподнималась, как если бы она желала повнимательнее разглядеть незваных гостей. В воде среди постепенно растворяющейся пленки крови все еще плавали остатки прикорма, но белоснежная акула, казалось, не испытывала к ним никакого интереса. Она неторопливо кружила вокруг катера, и если бы не ситуация, Татьяна бы решила, что она дрессированная и специально так делает, чтобы зрители смогли вдосталь полюбоваться ею. Вместе с тем в ее поведении было что-то деловито-хозяйское, акула словно обследовала свои владения, выясняя, все ли в порядке в ее подводном царстве.

– Так это она распугала своих соплеменников, – пробормотал Эдуард.

Вячеслав случайно взглянул на Папашу Дриппи и затаил дыхание – грек преобразился. Он весь как-то подобрался, расправил плечи, неотрывно следя за белой бестией, и настороженность в его глазах сменил блеск азарта. И Слава понял – он поймает ему эту акулу. Потому что дело даже не в деньгах. Своим поведением эта громадина бросала вызов этому чудному греку, и, судя по всему, он не мог его не принять.

– Ну что ж, могу тебя поздравить, – сухо бросил Эд, поскольку от его внимания не ускользнула перемена настроения хозяина судна. Он отвернулся.

Папаша Дриппи что-то гаркнул на своем наречии и протянул руку, что было нагляднее любой фразы на любом языке. Помешкав, Вячеслав сунул в жесткую ладонь охотника деньги. Э, будь что будет.

Акула вильнула серповидным хвостом, будто дразня людей, и погрузилась в глубину.

– Он справится с ней? – вполголоса спросила Татьяна у Эда.

Тот долго молчал, потом произнес:

– Думаю, да. Он хороший охотник, несмотря на странности. Но эта акула… Я еще никогда не видел ничего подобного.

– Ты много чего не видел и не слышал, – с философским видом заметил Вячеслав. Вернувшись в прежнее расположение духа, он заметно подобрел и снова достал бутылку. – И, не в обиду будет сказано, никогда не умел добиваться своей цели, Эд.

Последняя фраза прозвучала столь недвусмысленно, что в глазах Эдуарда на долю секунды вспыхнул факел и тут же погас. Он лишь усмехнулся и плотнее сжал губы.

Словно невзначай Вячеслав провел рукой по упругим ягодицам Татьяны. Она смутилась и сделала шаг в сторону, но Вячеслав не обиделся.

– Вот скажи мне, защитник братьев наших меньших, – сказал он, запрокидывая в глотку виски. Его кадык жадно заходил. – Ты сейчас опять надуешься, но я уверен, что ваша возня просто кем-то башляется. Это все политика, и только не говори мне, что все те, кто вопит с плакатами типа «Перестанем убивать морских котиков дубинами», так уж жалеют зверей. Баблос – вот стержень всего. Баксы, евро, рубли и тугрики – вот что правит нашим миром. Скажи, какой смысл бастовать против использования дубинок, если этих самых котиков можно пристрелить? Да просто от пуль шкура портится. А акулы? – продолжал он разглагольствовать. – Они жрут людей, портят рыбакам сети, нападают на лодки, а ты их жалеешь. Да они просто помойные ямы, которые глотают все, что попало.

– Человек куда чаще погибает от удара шаровой молнии или копыт лошади, чем от нападения акулы, – ответил сдержанно Эд. – Хотя у них куда больше поводов убивать нас, чем у нас истреблять их.

– Как это? – растерянно спросила Татьяна.

Эдуард повернулся к ней, и она осеклась, столкнувшись с его ледяным взглядом.

– Нас никто не звал сюда, в океан. Мы тут гости, – сказал он, сделав акцент на слове «мы».

– Тогда почему в фильмах и прессе их называют людоедами?