происходит в городе, в стране? К чему приведут заявления маршала Фромма и правительства? Правда ли, что все мертвые воскреснут? И сейчас много безработных, жизнь трудна, а что будет тогда, когда население Атлансдама увеличится хотя бы вдвое?
Все эти вопросы оставались без ответа. И на следующий день газеты не внесли ясности. Писали о том, что миллионер Нибиш заказал себе бронированный автомобиль, что разработана конструкция надежного атомобомбоубежища, стоимостью всего в сто тысяч, что в геронтологическом институте должно состояться заседание ученого совета.
Еще через день газеты не стали говорить даже о мелочах, связанных с опытами профессора Галактионова. Этому отчасти способствовала возникшая новая распря между двумя большими газетами — «Новой Атлантидой» и «Патриотом». Один видный чиновник, депутат от «Партии истинных патриотов», оказался замешанным в скандальную историю. Он принимал ценные подарки, а попросту — брал взятки от известного промышленника, и за эти услуги помогал улаживать конфликты с правительственными учреждениями. «Новая Атлантида» обрушилась на «Патриота», тот, в свою очередь, встал на защиту своего единомышленника и начал изобличать «Новую Атлантиду» в беспринципности. Скандал разрастался и привлек всеобщее внимание.
В разгар драки рабочая газета «Бессмертие труда» перепе чатала из советской прессы статью следующего содержания:
В новом прибое газетного шума на эту статью, написанную довольно сухо, неинтересно, мало кто обратил внимание. В больших газетах ей не нашлось места. Правда, напечатал ее католический орган «Апостол», но искаженную безбожно, и запрятал так, что не всякий заметил, — между сообщением об издании «Маллеус малефикарум» («Молот ведьм»), труда преподобного Якоба Шпренгера, иезуита- инквизитора (1436–1495), доказывавшего своим учением, что добиться признания легче всего с помощью пыток, и длинными разглагольствованиями аббата Рабелиуса, который видел причину всех бед на земле в ее перенаселении и намекал на то, что единственный путь к избавлению от безработицы — это война,
В Атлансдаме сенсационная новость захватывает всех, но ненадолго. Через день-два она стареет, перестает будоражить — подавай другую, которая нужна, как пьянице очередная доза алкоголя. Имя профессора Галактионова, казалось, забыли. Но скоро, и для многих неожиданно, оно опять появилось в газетах…
В ГЕРОНТОЛОГИЧСКОМ ИНСТИТУТЕ
Международный геронтологический институт находится неда леко от площади, над которой высится белое здание штаба ОВОК. Он занимает небольшой старинный дом с узкими стрельчатыми окнами, с каменными зубцами по краям крыши — в виде парапета. Кабинет директора помещается в верхнем, третьем этаже. Отсюда в окно виднеется часть площади и угол здания штаба.
Солнечный свет падает на стол директора. Себастьян Доми нак сидит, низко опустив голову. Кажется, он прячет глаза от света. На самом деле у него привычка смотреть людям не в лицо, а на их ноги. Он видел большие туфли профессора Галактионова, узкие изящные туфельки Арвия Шельбы и грубые ботинки Адама Мартинсона. Остальные сотрудники института сидели дальше, и Доминак не видел их ног.
Галактионов поднялся и пошел к кафедре. Все, кроме Доми нака, с любопытством рассматривали его, как будто видели впервые.
Рост средний, правое плечо кажется выше левого, волосы черные с заметной сединой на висках, лицо бледное, без загара, бровастое, с крупным носом, с выпуклыми губами; под сомкнутыми бровями поперек переносья резкая складка, на щеках две глубокие дугообразные морщины. Вообще довольно грубоватое лицо, но какое, черт возьми, завидное спокойствие на этом лице! Как будто русского профессора и не касается весь этот шум и вой, поднятый газетами, ничуть не волнует надвигающийся скандал, который неизбежно разразится сегодня в институте.
— Уважаемый господин директор, я понимаю, в чем тут де ло… — Галактионов взглянул на Доминака. Тот еще ниже склонил лысую голову, и толстые щеки его расплылись вширь. — Хорошо понимаю, уважаемые коллеги. — Галактионов посмотрел на Мартинсона и Шельбу и не встретил их взглядов.
Адам Мартинсон, сухощавый старик с коротко стриженной го ловой, одетый в неизменный мешковатый костюм, потупясь, теребил седые усы. Арвий Шельба, с пышной черной шевелюрой, румянощекий, подвижной, тронул соседа за рукав, наклонился, улыбаясь, шепнул что-то и кивком головы показал на Доминака, затем начал старательно поправлять высунувшиеся белоснежные манжеты.
— С самого начала нашей совместной работы мы нашли общий язык, — продолжал Галактионов. — Я говорю не о латыни, а о том, что объединяет наев работе. Это — общность цели, служение человечеству. Моя страна два года назад проявила инициативу.
— Мы договаривались не касаться политики, — прервал Га лактионова, не поднимая головы, Доминак.
— Я и не касаюсь…
— Вы сбиваетесь на нее, — директор повернулся, глянул ис подлобья, и Галактионов увидел, что глаза у него не светло-голубые, какими казались ему раньше, а серые, жесткие, с холодным взглядом; щеки его подергивались. — Мы только из газет узнали о ваших… — Доминак запнулся, — о ваших делах, причем такое, что и пересказать невозможно. Между тем у нас есть определенная программа работ, и все достижения каждого из нас принадлежат институту, они должны быть переданы очередному конгрессу геронтологов. Таково было условие, и оно вам хорошо известно. Извольте объяснить ваши… действия.