они, к сожалению, не лишены смысла. Если же Хатшепсут действительно замыслила захватить трон Гора, — упаси нас Амон! — то она вряд ли устрашится поставить нового пророка, как уже поступила со многими чиновниками.
— О Великая Эннеада богов! — воскликнул жрец, стоявший по правую руку Хапусенеба. — Женщина на троне Гора! Что за времена настали!
— Да, что за времена! — эхом отозвался Хапусенеб. — Боги карают нас своей немилостью. Из степей Азии снова придут цари-пастухи, и тогда Великая река перестанет орошать наши поля, если мы безропотно дозволим свершиться такому святотатству.
Тот же бритоголовый спросил:
— О, хранитель таинств, что нам делать? Как остановить эту женщину, которая сильна, как бык?
— Есть лишь один способ! — Обезображенное лицо Хапусенеба еще больше помрачнело. — Царица должна умереть во имя спасения страны и народа.
По кругу жрецов покатились сдавленные вопли, но ни один не отважился возразить.
— И это должно случиться как можно быстрее, — подвел итог верховный жрец и поднял глаза к ночному небу, словно ожидал оттуда одобрения. — Самое подходящее время — День сбора дани, когда город наполнится чужаками. Да будет Амон с нами…
Погруженный в собственные мысли, Сененмут скользил бездумным взглядом по зеленым водам. Шел уже пятый день его путешествия вверх по Нилу, к порогам, где он должен был начать работы по изготовлению каменных игл. Сорок рабов, обвязанных канатами, тянули барку против течения. Продвигались они медленно, но все равно этот путь был куда удобнее, чем поездка верхом или на тряской повозке по пыльному берегу. Балдахин дни напролет защищал Сененмута от солнца, а к ночи, когда рабы укладывались на отдых в прибрежном тростнике, слуги готовили для господина постель, и могучая река ласково баюкала его.
В ранних сумерках, едва разомкнув веки при первом пробуждении, Сененмут разглядел на берегу всадников, нагнавших советника и управителя царицы, и среди них Пуемре, второго пророка Амона. «Можно ли взойти на корабль?» — прокричал бритоголовый, и Сененмут велел гребцам подогнать барку к берегу. И пока рабы, ворча, исполняли распоряжение — снова вывести судно на стремнину было не так-то просто, — Пуемре одним мощным прыжком заскочил на нос, так что барка угрожающе закачалась.
— Дело безотлагательное, — шепнул жрец Амона, усаживаясь подле Сененмута на красно-синюю циновку и осторожно озираясь, не подслушивают ли их слуги. Управитель дома царицы удивленно и настороженно покосился на непрошеного гостя.
— Царица в опасности, — без обиняков сообщил Пуемре и, заметив, что своей новостью навлек на себя еще больше подозрений, добавил: — Можешь доверять мне, верный советник Той, которую объемлет Амон. Я, второй пророк властителя Карнака, на вашей стороне. Клянусь своей рукой!
Сененмут пристально посмотрел на Пуемре. Поначалу ему показалось, что жрец приготовил ему ловушку, желая забить клин между ним и царицей. Но взгляд пророка был открытым и честным. А когда Пуемре заверил, что уста его неизменно хранят под замком тайны храма, но то, что он намерен открыть, касается не бога Амона, а царицы Хатшепсут, Лучшей по благородству, Сененмут весь обратился в слух.
Жрецы, поведал Пуемре, раскололись на два лагеря. Хапусенеб, посадивший на трон малолетнего Тутмоса, дабы с легкостью играть им, потерпел крах, поскольку царица Хатшепсут, которую верховный жрец надеялся лишить всяческой власти, сегодня сильна как никогда. И посему Хапусенеб видит лишь один путь, как поправить свои дела, — устранить царицу. Подлый план первого пророка натолкнулся на яростное сопротивление части жрецов, которых он, Пуемре, здесь и представляет. Как бы там ни было, Хатшепсут — законная наследница крови солнца и убить ее — значит покуситься на божество.
Услыхав такое, Сененмут пришел в ужас. То, что жрецы Амона не были в числе друзей Хатшепсут, знали все, но то, что они посягали на ее жизнь, привело Сененмута в неописуемую ярость. Пуемре грозила реальная опасность очутиться в водах Великой реки, если он немедленно не выдаст все подробности тайного заговора.
Пуемре счел необходимым еще раз поклясться своей рукой и попытаться доказать, что он на стороне законной царицы и прибыл сюда, чтобы предупредить ее советника и управителя.
— А Хатшепсут, Лучшая по благородству, знает?
— Нет.
— А Хапусенебу известно о расколе в жречестве?
— Нет. — Пуемре помолчал. — Верховный жрец завербовал двух лучников-азиатов, чтобы они застрелили царицу в День сбора дани.
Сененмут едва не лишился дара речи. Неужели такое возможно? Чтобы хранители священных таинств могли в самом деле покушаться на жизнь наследницы крови солнца?
— Боги не допустят этого!
Пуемре пожал плечами.
— О, Амон, Мут и Хонсу, как мы можем спасти жизнь царицы?
— Я бы не пришел к тебе, если бы знал ответ. — Пуемре так ударил хвостом своей леопардовой шкуры по борту, что загудели планки. — Хапусенеб вытащил азиатов из тюрьмы, где эти рабы несли наказание за то, что украли у своего господина, судостроителя Ипувера, Ожерелье доблести, которое пожаловал ему фараон Тутмос, да живет он вечно. Верховный жрец пообещал лучникам свободу, если хоть одна из их стрел поразит цель и царица будет мертва. Если же покушение не удастся, Хапусенеб готовит обман: оракул Амона якобы возвестит невиновность заговорщиков.
— А ты знаешь этих азиатских лучников? — спросил Сененмут.
— По именам — нет. — Пуемре покачал головой. — Но мне известно, где их содержат до срока, а стражи покорны любому пророку Амона. Они, разумеется, не посвящены в то, что жрецы разделились на две партии.
Оба помолчали, а потом принялись совещаться. Тысячи мыслей роились в мозгу Сененмута, но снова и снова Пуемре качал головой. То, что в один момент Пуемре казалось полезным и даже очевидным, в следующий подвергалось сомнениям Сененмута. Поиск решения стал настоящей мукой. Совсем обессилев, Сененмут сложил ладони и прижал большие пальцы ко лбу. И вдруг его озарила мудрость Тота, и он, вскочив, крикнул гребцам, чтобы те рубили канаты и выводили барку на течение.
— Вниз по реке, назад, в Фивы!
Все было подготовлено до мельчайших деталей.
На следующее утро Хатшепсут в окружении своего двора должна была занять место под балдахином перед дворцом. Она будет сидеть на подиуме. По правую руку — Сененмут, советник и управитель дома царицы, по левую и на два шага позади трона — юный Тутмос. Исида, как обычно, будет держать руку на плече сына, а подле нее встанет Минхотеп, управитель дома и начальник церемоний двора фараона.
Минхотеп и Исида были единственными, кого жрецы Амона посвятили в свои планы. Исида должна держать ребенка как можно дальше от царицы. Это вряд ли бросится в глаза, поскольку Хатшепсут не терпела, чтобы к ней кто-нибудь приближался больше чем на два шага. Когда все свершится, Минхотеп должен будет тут же склониться над убитой царицей, чтобы факт кровавого злодеяния не сразу был засвидетельствован и азиаты успели скрыться.
Двух мощных луков — надо было обладать силой быка, чтобы натянуть тетиву, — до поры никто не увидит, ибо их укроют в стеблях папируса, из которого соорудят две триумфальные арки не более чем в тридцати шагах от трона.
В дальнейшем регентство официально примет на себя Минхотеп — как воспитатель малолетнего Тутмоса, — однако Хапусенеб недвусмысленно намекнул, что именно он будет править Обеими странами по священной воле Амона. И он собственноручно приведет азиатов из темницы, как только забрезжит утро.
И вот настал День сбора дани. Через ворота хлынули толпы народа, караваны из городов Севера и Юга, Черной и Красной стран, племена девяти луков, пастухи Азии и Нубии, лежащих в песках пустыни. Все они провели ночь перед воротами Фив, охраняя свои сокровища у высоких костров, ибо чужакам
