насыпал на них горох. Но он заметил нечто лишь там, где вода подергивалась рябью.

– Подкоп опасен лишь тогда, когда его не обнаруживают вовремя, – поучал меня Грант. – К счастью, турки пытаются вывести этот ход прямо в город. Если бы они удовлетворились только подкопом под стену, укрепляя своды подземного коридора балками, а потом подожгли бы эти подпорки, им, возможно, удалось бы обрушить изрядную часть стены. Но, видимо, грунт не позволяет провести тут такие работы.

Пока звезды бледнели и гасли, немец объяснил мне, как подводится контрмина, как под землей устанавливается подвижная решетка из копий и как пары горящей серы заполняют коридоры врага.

– Есть много разных способов, – сказал Грант. – Мы можем пустить туда воду из цистерн и утопить этих землекопов, как крыс. Заполненный водой ход уже ни на что не годится. Еще лучше было бы поджарить их на греческом огне. Поджечь одновременно все подпорки, и коридор тогда обвалится. Но самое лучшее – это прокопать свой собственный ход и ждать в засаде за тонкой стенкой, чтобы в нужный момент схватить этих кротов. Тогда, пользуясь случаем, можно узнать, сколько подкопов сделали турки и где эти подкопы расположены.

Хладнокровные слова немца взволновали меня до глубины души. Я думал о людях, работающих у нас под ногами; задыхающиеся, обливающиеся потом, почти ослепшие от осыпающейся сверху земли они надрываются, как скот, даже не подозревая, что каждый удар кирки и каждый взмах лопатой приближает их к неминуемой смерти. Если это действительно сербы, то они ведь – мои братья во Христе, хотя и служат султану, к чему их вынуждает договор о дружбе, заключенный Мехмедом с их престарелым деспотом. Но в темных неподвижных глазах Гранта я не увидел никакого сочувствия.

– Я вовсе не зверь, – проговорил он. – Для меня все это – только математика. Захватывающая задача, которая дает мне возможность проделать самые разные расчеты.

Но когда немец стоял вот так, склонившись над кадкой с водой, он был удивительно похож на черного кота, замершего в ожидании у мышиной норки. Небо над нашими головами посветлело. Холмы вокруг Перы начали розоветь. Громыхнул залп большой пушки, разбудивший турок на утреннюю молитву. Из зданий Влахернского дворца и сводчатых коридоров под стеной стали выбираться по нужде сонные солдаты. Некоторые подходили к нам и пялились с открытыми ртами то на нас, то на кадки с водой. Другие, заспанные, затягивали ремни доспехов и молча плелись на стену, чтобы сменить своих товарищей на постах.

Быстрыми шагами, облаченный в плащ зеленого императорского цвета, ко мне приближался Лука Нотар. За ним с серьезными лицами следовали его сыновья, сомкнув пальцы на рукоятях мечей. Другого эскорта у Нотара не было. Я отступил на шаг, оказавшись рядом с Грантом, за кадкой с водой. Нотар тоже остановился. Его достоинство не дозволяло ему гоняться за мной вокруг кадки с водой. Не мог он и приказать стражникам схватить меня, поскольку во Влахернах распоряжались венецианцы, а Нотар не привел с собой собственных людей.

– Я хочу поговорить с тобой, Иоанн Ангел, – заявил он. – Наедине.

– Мне скрывать нечего, – ответил я. Мрачное надменное лицо Нотара было непреклонным, и у меня не было никакого желания идти за этим человеком, как агнец на заклание.

Он открыл рот, собираясь что-то резко сказать мне, но тут его взгляд упал на воду в кадке. Время от времени раздавались пушечные залпы, но и в промежутках между ними по воде разбегались круги. Нотар соображал быстро – и сразу, без всяких объяснений, понял, в чем дело. Одновременно заработал и его ум политика, производя собственные расчеты. Нотар молча повернулся и ушел так же стремительно, как появился. Сыновья удивленно посмотрели на отца, но покорно двинулись вслед за ним.

О подкопе уже все равно было известно. Значит, Нотар не мог навредить туркам, даже если бы немедленно сообщил об этом императору. Зато, раскрыв коварные замыслы врага, Нотар стяжал бы славу и заслужил доверие василевса. Вскоре и сам император приехал к нам верхом в окружении свиты.

– Нотар присвоил себе твои лавры, – сказал я Гранту.

– Я прибыл сюда не ради славы, – ответил он кисло. – Я мечтаю лишь расширить свои познания.

Но Нотар немедля подошел к ученому, милостиво положил ему правую руку на плечо и принялся расхваливать императору мудрость и проницательность Гранта, любезно называя его человеком чести и благородным немцем. Император тоже одарил Гранта высочайшей лаской, обещал щедро вознаградить его и попросил, чтобы он под руководством Нотара выявил и уничтожил все турецкие подкопы.

Для этого в распоряжение Гранта поступало необходимое количество людей со стен, а также императорские мастера.

Я увидел, что и Джустиниани получил известие об обнаружении подкопа и тоже вскоре примчался на своем коне, чтобы поучаствовать во всеобщем ликовании. Грант тут же взялся за дело и велел тайно отправить гонцов ко всем тем в городе и на стенах, кто имел хоть какой-то опыт в работе под землей. Одновременно немец отобрал несколько человек, которые должны были наблюдать за водой в кадках и за барабанами; но люди эти подняли немало ложных тревог, пока не освоились со своим заданием. Каждый раз, когда поблизости стреляли пушки, вода подергивалась рябью, а горох плясал на барабанах, и насмерть перепуганные караульные со всех ног мчались к Гранту и докладывали, что турки вот-вот выйдут на поверхность.

Взявшись уничтожить подкоп, Грант обратился к императору с такими словами:

– Я поступил к тебе на службу вовсе не ради славы и денег, а для того, чтобы постичь мудрость греческих ученых. Позволь мне посмотреть, что есть в твоей библиотеке, и изучить манускрипты, которые погребены в подвале, а также взять на время сочинения пифагорейцев. Я знаю, там есть труды пифагорейцев и Архимеда, но хранитель стережет их, как бешеный пес, и даже не разрешает зажигать в библиотеке ни свечей, ни ламп.

Императору просьба Гранта явно пришлась не по душе. На худом лице Константина появилось удрученное выражение. Пряча от немца глаза, он ответил:

– Хранитель моей библиотеки лишь исполняет свой долг. Служба эта переходит по наследству от отца к сыну; в ней все до мелочей определено дворцовым церемониалом, так что даже сам хранитель не может изменить порядков в библиотеке. Ты бросаешь вызов Богу, собираясь в критический для города момент разыскивать сочинения языческих философов. Нужно лишь верить в Господа, ты должен это знать. Тебе не поможет ни Пифагор, ни Архимед. Спасет тебя только Иисус Христос, муками своими искупивший грехи наши и воскресший, дабы не были наши души обречены на погибель.

Грант пробурчал:

– Если нужно лишь верить в Господа, то мне, пожалуй, не стоит терять времени на расчеты и изобретения, над которыми я корплю, чтобы удержать турок подальше от города.

Император раздраженно взмахнул рукой и заявил:

– Греческая философия – это наше бесценное наследие, и мы не даем этих трудов варварам, которые наверняка используют их неподобающим образом.

Джустиниани громко закашлялся, а венецианский посланник, тоже стоявший рядом, оскорбленно выкатил налитые кровью глаза. Как только Грант отошел, василевс примирительно сообщил, что, говоря о варварах, совершенно не имел в виду латинян. А вот Грант – немец и потому варвар от рождения.

Целый день не прекращался орудийный огонь; кажется, он стал даже еще более интенсивным, чем раньше. Большая стена во многих местах уже обвалилась. Старики, женщины и дети добровольно пошли в каменщики. Тревога и страх удесятерили их силы – и эти люди таскали глыбы и носили на шанцы корзины, которые даже самому крепкому мужчине показались бы слишком тяжелыми.

Женщины говорили:

– Уж лучше мы умрем вместе с нашими мужьями, отцами и сыновьями, чем станем рабынями турок.

От нечеловеческой усталости осторожность защитников города притупилась, и многие уже не прятались от турецких стрел, если для этого надо было сделать пару лишних шагов. Без всякого прикрытия мужчины с покрасневшими от недостатка сна глазами, пошатываясь, подходили к самому рву, чтобы вылавливать крюками турецкие бревна и вязанки хвороста. Со стены уже не видно ни деревца, ни кустика. Стараясь засыпать ров, турки вырубили все, что было в поле зрения. Даже пригорки возле Перы и на азиатском берегу Босфора лишены теперь всякой растительности.

Турецкий флот подошел к портовому заграждению, но остановился на некотором расстоянии от цепи. Наши суда дали не меньше ста пушечных залпов, но не нанесли врагу особого вреда. Венецианские